* * *
В пять я не пришла. И вообще в этот день не пришла. У меня разболелась голова, поднялась температура и кожа на спине и плечах покраснела и горела немилосердно. Не стоило мне всё утро торчать с Димкой на пляже. Он что-то говорил о том, что я сгорю, но мы сами горели от наших поцелуев, шокируя окружающих. Впрочем, поцелуев было всего три. И каждый означал, что я опять проиграла игру в "Да и Нет", в которую никогда раньше не проигрывала. Из чего Дима вполне мог сделать вывод, что нравится мне. Но насчёт ожога он оказался прав, и после обеда я слегла с температурой.
Мама намазала меня кефиром и посоветовала лежать на животе. А я позвонила Галке и самым несчастным голосом объявила ей, что не приду. Галюсик ужасно расстроилась, и я даже почувствовала лёгкий укол совести за то, что так легкомысленно отнеслась к загару.
Весь оставшейся день я провалялась на животе, читая книгу и болтая по телефону с Димкой, Лёшкой и Славкой, причём последние звонили мне из гостей. Они по очереди выходили "курить" на лестницу, а сами, как умели, развлекали меня в моём вынужденном заточении. Я так и уснула, с трубкой в одной руке и с книгой в другой.
А утром меня разбудила Галка и сообщила неприятную новость:
- Алина, нас обокрали!
Я ещё не успела, как следует проснуться, но, зная подругу, уже приготовилась к сильному эмоциональному всплеску:
- Подожди, как обокрали? - пробормотала я сонно. - А что украли?
- Да что у нас есть ценного? Одна вещь и была, её и украли!
Мой сон как рукой сняло:
- Неужели брошь?
- А что ещё! Алин, ну что за люди? Мама две минуты без сознания лежала, только что неотложка уехала. Я испугалась, сердечный приступ... - Галка всхлипнула.
- Два карата, - задумчиво проговорила я. - И это один алмаз. А сколько там изумрудов!
- Да лучше б не было у нас этих изумрудов, - перебила меня Галка. - Знаешь, как я за маму испугалась?
- Ну что ты, Галочка. Всего неделю назад Карина Петровна хвасталась, что ведёт правильный образ жизни, и её организм работает, как часики. А милицию вызвали?
- Да, - опять всхлипнула Галка, - они тоже уже уехали.
- Ну, и...
Я долго ждала ответа и уже хотела переспросить, но в трубке послышался сдавленный шепот:
- Позавчера брошка была дома. Спрашивают, кто к нам вчера заходил? А у меня же день рождения... Семь человек... Наверное, всех будут допрашивать. Но не могу же я подумать на своих друзей! Что мне делать, Алинка? - и моя подруга расплакалась.
Зная Галку, я была уверена, что исчезновение семейной реликвии не так сильно её расстроило, как обязанность подозревать кого-либо из наших. Что мне оставалось сказать?
- Сейчас я к тебе приду, что-нибудь придумаем.
Через двадцать минут я была готова. Температура за ночь спала, но кожа продолжала гореть, и никакой кефир уже не помогал. Наглотавшись анальгина и, надев открытый сарафан, чтобы ткань не прикасалась к сгоревшему телу, я направилась к Галине. Она открыла дверь и буквально втащила меня в квартиру. В прихожей был страшный беспорядок. Да и в комнатах, как выяснилось чуть позже, тоже. Взгляд моей подруги перескакивал с одной вещи на другую и ни на чём не останавливался.
- Понимаешь, ну никто не мог, никто! - зашептала она мне в самое ухо. - Спрашивают - кто знал о существовании этой брошки? Да все знали! Помнишь, я в первом классе притащила её в школу похвастаться? Ну, мама меня ещё потом прыгалками побила?
- Помню, - кивнула я.
И в самом деле, я отчётливо помнила Галкин визг в подъезде, где и застала нас Карина Петровна, возвращаясь с работы. Мы уже отучились и пошли играть во двор. На Галочке была синяя кофта, в руках прыгалки, а на груди красовалась та самая злополучная брошка. Карина Петровна молча сорвала с Галки брошь и так же молча отобрала прыгалки. Ни она, ни я сразу ничего не поняли. Но и досталось же тогда Галке! Я была напугана не меньше, но не убежала и даже попыталась позвать на помощь. Ну, а вы как думали? Взрослая тётя лупит мою подругу, а мать она ей или нет, для меня уже не имело значения. Услышав мои крики о помощи, тётя Карина (тогда ещё тётя Карина) схватила захлёбывающуюся от рыданий Галку за руку и потащила домой.
С тех пор я не любила прыгалки.
- А отец знает? - спросила я зачем-то.
- Да, мама звонила ему в Челябинск, но он не может всё бросить. Командировка заканчивается через две недели.
Галя жалобно всхлипнула и быстро-быстро заморгала:
- Вопросы у них дурацкие. Откуда у вас эта вещь, да кто подарил? Хорошо, прабабушка завещание оставила. Мама говорит, семейная драгоценность, из поколения в поколение передаётся. А они посмеиваются. Всем бы, говорят, такую прабабушку, один брюлик в два карата, не говоря уже об изумрудах. Хорошо, у мамы все бумаги были в порядке. А то...
- А почему такой беспорядок, - перебила я её. - Вас что, обыскивали?
- Да нет, - махнула она рукой. - Это мама. Пришла в себя после обморока и перевернула всю квартиру. Глупо, конечно. Ты же знаешь, брошь всегда лежала в её комнате, в шкатулке, в стенке.
Я хотела что-то сказать, но вдруг из комнаты раздался голос Карины Петровны:
- Галя, это она!
Послышались шаги, и на пороге возникла сама Карина Петровна. Никогда никто ещё не смотрел на меня так пронзительно. Я даже поёжилась. А Карина Петровна указала на меня пальцем:
- Галя, звони в милицию. Одна твоя Алинка знала, где в квартире спрятана драгоценность. Это она её украла!
Я даже задохнулась от такой наглости. Затем постаралась взять себя в руки. Вот и пришёл день, когда я могу на равных поспорить с Кариной Петровной. Переведя дыхание, я произнесла своим самым спокойным голосом:
- Не делайте того, о чём потом пожалеете. Если окажется, что вы ошибаетесь, то я подам на вас в суд за клевету. И к тому же меня не было вчера на Галином дне рождении. А позавчера, я знаю, брошь была на месте. Ночью её тоже украсть не могли, вы запираете все замки. Так какое вы имеете право меня обвинять?
На этот раз дыхание перебило у Карины Петровны. Она тоже не ожидала от меня такой наглости. Взаимно. Один-один.
Справившись, она смерила меня самым уничтожающим взглядом:
- Ты всегда не любила меня, Алина. Я это чувствовала. Но ты удачно притворялась пай-девочкой.
Я только пожала плечами и подмигнула испуганной Галке.
- Но неужели, девочка, ты забыла, что приходила к нам вчера и провела у нас в гостях чуть меньше часа? Мы так привыкли к тебе, так тебе доверяли, что не следили за твоими перемещениями по квартире. Ты вполне могла за это время выкрасть брошь.
Ну что ж. Два-один. Меня саму удивило проснувшееся во мне чувство юмора. Мне хотелось смеяться, но я сдержанно проговорила:
- Ах, Карина Петровна! И в чём же я вынесла ваше сокровище? Размером она, мне помнится с мою ладошку и с ужасно острыми краями. За щёку я её положить не могла. Тогда в сумочку? Но я пришла с пустыми руками. С пустыми руками и ушла. Помните, как я вам махала на прощание?
На лице Карины Петровны отразилось сомнение.
- Да, а в одежде? - вспомнила она и осеклась, глядя на мою улыбку. Более невероятного предположения она высказать не могла. Скорее, на мне вчера было отсутствие одежды, чем её присутствие. Если в обтягивающие шорты и в прозрачную блузку можно незаметно спрятать хоть спичку, я очень удивлюсь. Два-два.
Но Галину маму вдруг озарила внезапная догадка:
- Твои волосы! В таких волосах можно спрятать сундук с бриллиантами!
Наконец-то, что-то лестное в мой адрес. И опять три-два. Но этот разрыв в счёте я выровняла быстро:
- Как же так? Ведь вы своими руками закалывали мне хвостик, и при этом в моей голове не обнаружилось никаких бриллиантовых брошек! Поверьте, мне очень жаль, что у вас пропала такая дорогая вещь, но зачем же наговаривать на честных людей?
Три-три. Карина Петровна закусила губу. Ей очень хотелось что-то сказать, но она понимала всю обоснованность моих аргументов. Галька стала хлопать глазами реже, зато уже минуту не уставала переводить их с меня на мать.
- Но я чувствую. Всё-таки это ты! - полетел в меня последний мяч.
Что я могла сказать? Только спросить:
- Презумпция виновности?
Итого, четыре-четыре, ничья. Конец матча, команды покидают поле. И я, с самым невинным видом отправилась к Галке в комнату. Там, плюхнувшись в кресло, стала обмахиваться журналом. И вдруг мои глаза поползли на лоб.
- Бо-а!!! - я даже не могла выговорить слово "больно", такой сильнейший ожог я почувствовала на правой лопатке, соприкоснувшейся с креслом. Как я могла забыть о своей пылающей коже?
Бедная Галка, и так расстроенная и испытывающая ложное чувство вины, бросилась на кухню за мазью "Спасатель". И у меня было ровно полминуты. С кошачьей ловкостью я оказалась возле шкафа, приподняла огромную обезьяну и отколола от её зада брошь. Так же быстро приколола брошь сбоку к трусам под пышную юбку и ещё быстрее вернулась на место. Я только успела взять в руки журнал, как примчалась Галка и с великой осторожностью, под мои стоны и охи, намазала меня мазью. Во время этой кошмарной процедуры я взглянула на обезьяну. Какая бы не была у неё противная ухмылка, в сущности, не так она и безобразна. Я слегка улыбнулась ей в ответ. А моя подруга решила, что это проявление необычайного мужества с моей стороны.
* * *
Мне бы очень хотелось закончить на этом свою историю или рассказать о том, как я уехала в Москву и как славно там устроилась. И квартиру сняла, и в институт поступила, а потом ещё и работу нашла. Но! Моя история обрывается этим же днём, вернее вечером.
Я сижу у себя за столом и рассматриваю бриллиантовую брошь. Вокруг прозрачного я вижу двенадцать зелёных камушков. Теперь это всё моё. И я могу уехать, продать это в большом городе и долгое время жить безбедно. Достаточно долгое время.
Но перед глазами стоит растерянная Галка. Галиночка-Алиночка. Тьфу! Она никогда не умела за себя постоять. А я умела. Мы не похожи! Но почему я сейчас делаю то, что сделала бы она на моём месте? А я знаю, что сделала бы.
Мои руки аккуратно вскрывают красивый пакет, упаковывают в него брошь и так же осторожно заворачивают подарок. Это мой подарок Галине на её восемнадцатилетние. И прости, подруга, что по моей вине твой день рождения отметили не на даче. Теперь тебе решать, поедем ли мы вместе в Москву поступать в юридический.