Разбиты нос, челюсти,
рот забияки,
фонарь подзаплывший слезит.
И по горизонту
тропой лошадиной
летит запоздалый табун.
Когда-то не кушал я
аспирину,
когда-то я был не горбун.
На сердце расплющенном
зреет фиалка,
цветочек лелею, люблю.
Фиалку мне жалко.
Крапиву не жалко.
С крапивы полезешь в петлю.
По бренным стезям
серой вспученной жизни
спешу расписать белу вязь.
Шуршат по аллее
затёртые листья,
лежит напрочь спившийся князь.
Товарищ, товарищ,
ужель мы с тобою
раскисли в неравной борьбе?
Зло сыплет снежок
меловатой крупою,
поклажа скрипит на крупе.
Рвани по разбитым тропАм
бледной жизни,
промчись, чтоб с ущелиев – гул.
Чтоб кучные тучи с
орлами провисли,
и вострепенулся аул.
Я пуговку наново клеил
к рубахе,
красивую песню сложил.
Бродяга, бродяга,
в расхристанной драке
дышал полной грудию, жил.
Теперь подпирают
дурацкие числа.
Теперь посадили на стул.
А серое небо с
орлами провисло,
целуя забытый аул.
Товарищ, товарищ,
ужель мы без веры
раскисли в неравной борьбе?
Горячее сердце
от неба не скроешь,
горячее сердце – в тебе!
24 октября 1997 г.
С-Петербург