Пал в канаву, в зловонную грязь.
Грязь – есть грязь. Строго не суди.
Лучше розой плетень укрась,
а фиалкой раскрась дожди.
Что ж, в канаве, как свин, лежу?
Вьются ласточки надо мной.
Жирный чёрный навозный жук
катит шарика перегной.
Лишь привычно звенит струна.
Полдень, дым, щёлки паранджи.
Да июль сыпет в свой карман
гильз отстрелянных, как лапши.
Не уродливый, может быть.
Сердцем тоже к любимой шёл.
Только руки нам не отмыть,
скверной, язвою поражён.
Милая, руки скорее мыть,
мыть, пока ты мне не жена.
А душа, тебя матом крыть,
ты ж, душа, у меня одна.
Миртом мы оплетём мечеть,
где с бойниц каждая щель видна.
Перья срежу тебе на треть,
ты ж, душа, у меня одна.
Краски светлые, ох чисты,
как кровавые колючки в май.
Для юродивых – как бинты,
чаще, чаще бинты меняй!
Пуля стукнет в грудную клеть,
изогнётся дугой спина.
Не умеешь ты песни петь,
не умеешь ты не хрена.
Краски светлые, ох чисты,
дышит хриплым тельняшка грудь.
У юродивых есть мечты.
Видел. Лёгкие, словно ртуть.
Переливчатые. Слушай, Вась,
жгут покрепче ты закрути.
А тюльпанов здесь – просто страсть,
лишь неделю им, Вась, цвести.
4 января 2009 г. С-Петербург