Ты обними меня. И замри. Слушай. Вот – в унисон. В точности, как тогда. Кто бы ни свёл теперь – чёрт ли, случай Или привычка клятая – бить наугад, Даже руки не протягивать – близко, Так, что можно порезаться. Или врасти Намертво в нежное – чем-то сродни бризу, Чем-то – желанию дьявола окрестить. Бездна, колодец – перечеркни. Кладезь. Буквы – всё наизнанку… И отболят Строками о любви. Чёрными. Сглазят. Все сокровища о тебе – белым полям, Серым глазам: уставшим, полузакрытым, И повороту – твои шаги? – головы. Я не умею. Не знаю правил игры той, Где нас калечили статусом половин. Целое. Только целое. Слушай. Мне не веришь, так никому не верь. И ударам сердца не верь – соврут же: Мои же ведь – пленные, скверна скверн. Много и не о том, путано слишком… …только лицом уткнуться тебе в грудь, близко так, что нужно ещё ближе – не испугаться и с головой нырнуть… ...в локонах пальцы заблудятся, пусть их. Не целовать тебя – считывать по слогам небо ночное в час предрассветной грусти – устье – и в первый раз ничего не отдать словам… …И ничего на двоих не делить отныне. И ничего эта правда нам не должна. Лишь многоточий линии. Лягут инеем, Да и сорвутся с губ в полушёпот – именем. Зиму спалив, отогреет его тишина…