Личное...
(Кладовка (проза, не вошедшая в рубрики))
Мы как будто умерли, в фатальном стечении обстоятельств, одновременно. И я уже не новогодний шарик, с атласным наполированным бочком на верхней ветке, радуя глаз, я для тебя, как каждодневная прокладка, хоть и приложен к интимной части тела, но применяюсь средством профилактики. И мы остыли страстью, как некогда горячий чай, противен сладостью в холодном виде. Друг друга, чувствуя в постели, холодным взглядом стелим покрывала, лишенный нежности прикосновенья хват, вторим из ночи в ночь, притворные до рвоты пожеланья сладких грез во сне. Осколки леденящих фраз уже не режут мягкие ткани сердец, титановые латы не дают душе простора, лишь натирая мозоли на, изувеченной под тяжестью, грудной клетке. Не провоцируем скандалов, терпимость проявляем в гладких складках лиц, в поощрениях и комплиментах ищем подвохи, как моль среди белья, развлекая себя лопаньем, концом дымящей сигареты, воздушных шаров наивной юности надежд, и втаптываем прах в прогнившие основания напольных досок. Мысли убеждают в правоте, слова подчеркивают правильность выбранной позиции, ведь невозможно испортить то, чего уже нет. Разговоры строим на противоречиях, язвительно заигрываем, самолюбиво унижаем, стучим по недостаткам молотком, вбивая гвоздь без шляпки, в достоинствах, кривыми зеркалами искажаем суть. Мы словно впитали протекторами всю грязь с ближайших дорог, и как противный залежалый леденец по долгу смакуем, растворяя едкой слюной, и чем больнее глотнуть, тем приятнее плюнуть. Все это мы делаем с особой долей цинизма, усовершенствованным мастерством, бездушных безликих палачей, даже не пряча лиц за черными масками. Для нас собственная боль разочарований, источник вдохновения для подлости и равнодушия. Наша жизнь обвернута тонкой ядовитой масляной пленкой, разъедая цвета и поглощая краски, не продохнуть, только вязнуть, а все живое останется на поверхности этой лужи, молчаливым зрителем. Некогда бесценная рукопись приятных забот, прошита тугой ниткой условных обязанностей, ласка диким кусающим зверем щетинится, доброта прокисшей молочной взвесью бродит. А сами обросли серым тухлым мхом, уже слышны глухие шаги нетерпимости, в темных путаных лабиринтах наших окаменелых чувств, в развалинах замка нашей любви.