Серость * - Доктор, я серею… Я был сам виноват, не надо было так затягивать болезнь, думал - пройдёт. Не прошло. Я стал серый, как городской снег. Лариса сегодня утром, как бы шутя, пообещала прогнать меня, если я не схожу к доктору. - Раздевайтесь, и на кушетку! – скомандовал врач. Он был стар и строг, как и все врачи со стажем и он мне не нравился. Когда я шёл в больницу, надеялся, что меня будет осматривать красивая насмешливая женщина – медик похожая на фею, в белом колпаке из под которого небрежно выпало бы несколько золотистых прядок. - Давно это у вас? – Спросил врач после осмотра. Я торопливо натягивал майку на свою серую грудь. - С неделю. - С неделю? Да вы что же это делаете! Можно ли столько ждать? Что за безобразие! Что за ребячество! – Он нервно стянул перчатки и бросил их в урну. Я начал оправдываться, но вышло не правдоподобно, да и что можно объяснить серым голосом! - Сереет народ, сереет как проклятый! Весь город уже серый ходит! А всё почему? От расхлябанности, от невнимательности к себе. И чем только вы думаете! Врач негодовал. Он был прав, и омерзителен в своей правоте. Ему было стыдно за себя и за всю медицину, которая не может противостоять эпидемии серости, стеной надвигающейся на мир. Я молча выслушал его интеллигентную брань и рекомендации. - Неделю сидите дома, пейте зелёный чай, не читайте газет, не смотрите телевизор. - А если… - Никаких если! Делайте то, что вам говорят. В эту минуту доктор меня ненавидел, хотя бы за то, что сегодня благодаря мне, очередным серым пациентом стало больше. И Блока вы, конечно же, не читаете? - Нет, - Скорбно сознался я. - Ну что за народ! – Негодовал доктор, размашисто записывая что - то в мою больничную карту, - для кого, спрашивается, листовки пишем? Для чего ведём консультации? Вы что думаете – это всё шутки? Думаете, другие посереют, а вы нет? Я покорно молчал. - Кто вы у нас по профессии? - Бухгалтер… - Ясно. – Доктор протянул мне рецепт. - Вот с этим в библиотеку. И никаких чисел в ближайшие две недели! * По дороге домой я встретил трех серых – густо припудренную женщину средних лет, плотного парня на велосипеде и милиционера. Все они смотрели на меня с тоскливой солидарностью, а милиционер спросил закурить. - Вы Блока читаете? – Спросил я у него. - Кого? - Александра Блока, поэта такого…Читаете? - Не всегда… - Ответил милиционер хмуро и чиркнул спичкой. Он был заметно серее меня, и я почувствовал легкое успокоение. * В библиотеке мне стало плохо. Полуобморок несколько минут охотился за мной со своим ватным сачком. Я обнимал то одну колонну то другую, то просто вставал к стене, чтобы переждать очередной приступ. Думаю, это из-за большого скопления серых, здесь. В библиотеке их, то есть нас, было больше, чем где-либо. Я давно не видел таких длинных и медленных очередей за книгами. Библиотекарем была пожилая особа в гарнитуре с янтарём. Она держалась уравновешенно, но в тоне бренчало лёгкое раздражение… - Я же вам говорю, Ахматову разобрали… - Обращалась она к простоватой даме с мужскими руками. - А дайте мне тогда этого… Мандельштампа! - Осипа Мандельштама тоже нет, но если вам прописали именно этот период возьмите, например Зенкевича … - А он точно поможет? - Эй, тетя, не задерживай очередь! – Бросил кто-то из серой глубины. Дама с мужскими руками враждебно оглянулась, по физиономии было видно, что бранный глагол уже созрел в её голове, но готические своды библиотеки и магический аромат старых книг, так не дали волю её сквернословию. Когда подошла моя очередь, лицо библиотекаря посмотрело на меня с особой снисходительностью. “Дело плохо” - подумал я и протянул ей своё рецепт. * В городе выпали осадки в виде какого- то вещества, похожего на мокрый пепел, люди спокойно несли над собой чаши зонтов. Город покорился серости. Я впервые заметил как много этого цвета на улицах - дома, деревья, собаки, машины, автобусные остановки и музей археологии - все пошло серым, всё … Я нёс в руках книги перевязанные верёвкой, словно торт и думал о Ларисе. Почему она не сереет? Ведь она тоже могла бы, но нет… Сел на скамью в парке и открыл Блока: “Ты и во сне необычайна. Твоей одежды не коснусь. Дремлю — и за дремотой тайна…” Мимо меня прошли двое. - Все мужики - лохи!- сказала она своему собеседнику, очень громко. - Все бабы – тупые дуры! – ответил он и нежно обнял её Я проводил пару взглядом, и мне опять вспомнилась моя Лорик сегодня утром, в шелковом халатике с кораблями, серые у неё только глаза и эти глаза смотрели на меня нежно и загадочно. Я вернулся к Блоку: “Так — я узнал в моей дремоте Страны родимой нищету, И в лоскутах ее лохмотий Души скрываю наготу…” Поэзия заполняла меня. Словно ягоду с куста, я срывал слово за словом, строку за строкой, и бережно складывал к себе в душу. Стихи шли спокойно и легко… * Лариса встретила меня поцелуем. - А ты хорошо выглядишь! Серость как будто бы сходит с лица, – заметила она. Мы впервые легли спать перед выключенным телевизором. Лариса и раньше что-то читала перед сном, а мне не хотелось напрягать глаза. Теперь мы оба держали по книге. Лариса читала Дон Кихота, оказывается, сегодня она была в букинистической лавке. - Я там частый гость, у нас с тобой, кстати, неплохая библиотека. – улыбнулась она. - А я не замечал…. Ночью мне снилось детство: мокрый мяч в траве, фломастеры, мамин голос. Я проснулся с чувством, что серости больше нет со мной. В окне голубело утро. Лариса в кухне пекла блины. Светлана КОСТИНА