Стрекоза и муравей
Cимфоническая поэма в пяти частях для памяти с оркестром
Над спящим ручьем
Танцует с мечом
Неугомонный ниньзя,
И стрекоза танцует
Вместе с ним
Танцуй, танцуй, стрекоза.
Там, где ты танцуешь,
Отступает смерть
Увертюра
Замок белый (Символизм №1)
Неожиданный и чуждый
На краю земли
Замок белый в черной луже
Точкою вдали.
Нецелованной невестой
В белых кружевах,
Может быть, по ком-то тужит,
Вечный бег прервав.
Может быть, зовет кого-то,
Слышно чуть журча,
Замок белый в черной луже
Сонного ручья.
Может быть, скорбит и стонет
Посреди беды
Замок белый в черной луже
Млеющей воды.
Но никто не отзовется,
И безмолвный зов
Растворится и прервется
В логове кустов.
Часть 1. Экстаз (Presto con fuoco)
Исповедь
Я был монах. В своей пустыне
Склонял холодную главу
Не на крахмальные простыни,
А на колючую траву.
Кумиром выбрав разум трезвый,
Я чувств порывы охлаждал,
И след прелестной ножки резвой
Моей души не возбуждал.
Ничто в тиши уединенья
Мою не волновало кровь,
Мне чужд был буйный глас пиров,
Я в чаше не искал забвенья.
Средь веселящихся друзей
Я весел был порой, но втайне
Меня манил простор полей
Своею тихою печалью.
Я пел природы красоту,
И утра, и весны рожденье,
Мне было высшим наслажденьем
Смотреть на яблони в цвету.
Ничто на всем огромном свете
Не возмущало мой покой...
До той поры, как Вас я встретил!
Своею слабою рукой
Вы цепи разума разбили,
И новы цепи возложили!
И, прежде вольною, строкой
Я кандалы свои прославил,
Собой умножив сонм рабов.
Я песни прежние оставил -
В стихах и мыслях лишь любовь.
Мне с той поры приятней стали
Часы вакхических забав,
Когда вино порой равняет
И герцогиню, и раба.
Там, на пиру, в огне веселья,
Вас в быстром танце закружив,
Я позабыл о хладной келье,
В которой я так мирно жил...
Странная ассоциация.(Символизм №2)
Мне глаза твои зеленые,
Мне прическа цвета солнца
Почему-то вдруг напомнили
Косоглазого японца.
Вероятно - отдаление.
Вероятно - радиация.
Эти две ассоциации
Мне смешали настроение.
Как бумажные фонарики,
Как аллюзии случайные,
Будто кто-то в чашку чайную
Опустил стальные шарики…
Туман (Символизм №3)
...Розами, угрозами, обманом
За реку зарока увлеку.
Синими волокнами тумана
Твой корсет и стан обволоку.
Задарю, заставлю, заласкаю
Водопадом шепота и рук
Там, где вечер в ночь перетекает,
Где дрожат неясный свет и звук.
Будет Будда наблюдать за нами
И других богов чужая рать,
И туман, как мертвых армий знамя,
Будет на закате догорать.
Горизонт гореть зонтами будет,
Океан соленый плес плескать,
Прошлых дней и будущие люди
Нас совсем не будут отвлекать.
Форсмажоры редких обстоятельств,
Сил незванных злая череда –
Обаяние твоих объятий
Разомкнуть не смогут никогда!
Я тобой стократно овладею -
И туман укроет наш дуэт
В час, когда ночные чародеи
Черным флером занавесят свет...
*** (Я в тебя погружаюсь)
Я в тебя погружаюсь
Я в тебя улетаю
Я в тебе отражаюсь
Загораюсь и таю
Я горами все ближе
Приближаюсь к долине
И оазисы вижу
Посредине пустыни
Я шальными ночами
И короткими днями
Вглубь тебя прорастаю
Укрепляюсь корнями
Пробегаю по нервам
Электрическим током
Расцветаю цветами
Ниспадаю потоком
Растворяюсь, как сахар
В теплом утреннем чае
Я тебе отвечаю
Я тебя приручаю
Прихожу на закате
Ухожу на рассвете
...Шевелит занавески
Легкий утренний ветер...
Я как море и ветер
Ни о чем не мечтаю
Лишь твоих поцелуев
Сладкий привкус глотаю
Ни о чем не жалею
Ничего не желаю
Как листок по аллее
Вдоль тебя пролетаю
Я к тебе прикасаюсь
Я секунды считаю
Одного опасаюсь
Все однажды растает
...Чашка крепкого чая
На столе остывает...
Разве это - случайно?
Разве это - бывает?
Одиночество
Пусть восемь шприцев санитар мне вколет,
Я буду рвать рубаху и трусы,
Я буду лбом стучать по кромкам коек,
Я сбрею нос и уши и усы,
Ведь без тебя не чувствую я боли!
Кусить высоковольтный кабель, что-ли?
Стучат в коробке черепной часы,
И рвется из груди душа на волю,
По битым стеклам бегаю босым,
Но без тебя не чувствую я боли!
...Я спичкой чиркну, штора полыхнет,
Вдохну огня и дыма полной грудью...
Нет! Не могу – кругом живые люди.
Люблю тебя, но я - не ИДИОТ!
Экстаз
...Как пожаром охвачен вверху и внизу, все отдав и забыв навсегда, кроме этого, я к тебе, как щенок к молоку, приползу и лизать буду тело твое раздетое, опаляемый жжением гладкой как лед твоей кожи, пылающей в пламени свечном не сгорая. И будет мгновений полет нестерпимо коротким и вечным.
А потом сквозь врата я дойду до глубин, утону, захлебнувшись, хватая губами рваный воздух, застывший в гримасы рубин и блаженство, и стон, и дыханье.
Зеркала отразят, отрезвляя, грозя, все, что сделали мы, все что сделать посмели.
...От молвы до тюрьмы путь недолог, пойми. Век запретной любви - только в этой постели, только здесь и сейчас. А пока мы вдвоем, и пока не зашлись за дверьми правдолюбы - к черту все! К черту мир! К черту совесть и жизнь!
Я впиваюсь в твои приоткрытые губы, я скольжу вдоль изогнутых линий бедра
и опять в глубину, и опять без возврата. Нет возврата! К чему? Мне не нужен возврат! Я хочу навсегда. В этом ты виновата!
Нет, прости, ради бога прости, не гони. Виновата – какое безумное слово! Не виновна ты. Только мелькают огни, и все громче стучит кто-то черный сурово за закрытыми лишь на задвижку дверьми.
Ну еще, ну еще, хоть один поцелуй! Ну еще хоть на миг мы сольемся в экстазе. Бьется сердце в груди, и лежит на полу твой корсет, доказательством низменной связи.
Ты окно распахнула. Но я не уйду. Не уйду, не спасусь. Для чего мне спасенье? Пусть гореть нам с тобой, не сгорая, в Аду!
Боже правый! Ты видишь, стою на коленях и молю не о жизни – о смерти вдвоем с той, что грех приняла Вавилонской блудницы.
Если проклятым быть нам, и в царстве твоем нам не быть никогда - пусть же грех наш продлится до скончанья веков, до Суда твоего.
Если б тысячу раз повезло мне родиться, я бы снова и снова те жизни менял на божественных локонов райские кущи...
Боже правый. Ты можешь. Возьми лишь меня. А ее - пощади.
Если ты – Всемогущий...
Часть 2. Города (Moderato teneramente con amore)
Дежавю
Камертоном в душе.
Навсегда.
Это чувство, немного странное -
Будто не покидал,
И все та же вода,
И все те же кафе под платанами.
Я вернулся к тебе через толщу времен.
Голубей твоих воркование,
Твой извечный шансон –
Будто длящийся сон
С городами другими и странами.
Тет-а-тет ты и я.
Мы с тобою друзья?
Я не знаю. Ты странен порою.
Ты играешь со мною. Любя? Не любя,
Но целуя. Своею игрою
Ты влечешь, но потом ты мне скажешь – Адье,
Се ля ви, мон амур, се ля ви.
Время нашей любви
Пролетело, увы.
Не грусти мон амур, не зови.
И к другому уйдешь.
И отдашься ему.
И любовь будет вечной. А утром
Снова солнце неяркое вычистит тьму
На бульварах. Но я, почему-то,
Не ревную. Люби хоть кого, хоть совсем
Позабудь – мне так хочется верить
Что частица меня сохранится и тут –
В этих улицах розово серых.
В бразери я ломаю хрустящий багет,
И царапает теплая булка
Не язык мой, но память,
И сердце в ответ
Бьется часто, тревожно и гулко.
Я вернулся к тебе.
Я вернулся в себя.
В этом мире реальность условна.
Дежавю.
Даже если вдали от тебя
Ты во мне, ты рождаешься снова
И звездою моей путеводной горишь,
И в тиши я шепчу это слово –
Мой ...
Город
в этом городе сотканном из дождя
даже кошки не боятся воды
в этом городе сотканном из дождя
через час исчезают следы
исчезает все уходя
в этом городе сотканном из дождя
в этом городе сложенном из тумана
камень стен не прочнее пуха
в этом городе сложенном из тумана
аберрация зренья и слуха
а все сущее кажется странным
в этом городе сложенном из тумана
в этом городе из дрожащего света
ночи – это не просто ночи
в этом городе из дрожащего света
ночи сами себя морочат
и признаться не могут в этом
в этом городе из дрожащего света
в этом городе сложенном из тумана
в этом городе сотканном из дождя
в этом городе...
Сеть
Я хотел насовсем улететь,
Быть свободным, как птица в зените,
Но цепочки людей и событий
Составляют незримую сеть.
Я хотел бы навеки забыть
Эту серую дымку тумана,
На другой стороне океана
Вновь смеяться, желать и любить.
Но душа на желанной чужбине
Оторваться не может отсель,
Как корабль, зацепившись за мель,
Ход теряет и гибнет в пучине.
Я хотел бы забыть насовсем,
Но сильнее меня эта сила,
Отравила меня, отравила
Радиация улиц и стен.
Причастившись иными мирами
Я остался в приходе твоем,
Я мостами навеки пленен,
Я пропитан твоими дворами.
Мои вены и эти каналы
Составляют единую сеть…
Я хотел насовсем улететь,
Но желания, видимо, мало!
Город- яд
Этот город - как яд, и как антидот,
как игла, что осталась под раненой кожей
навсегда.
И нарыв рассосаться не может.
Как не может согреться у Стрелки вода,
и не может схватиться по-зимнему лед,
и потоп – не потоп, но событие тоже.
Этот город дрожащих ночных фонарей,
город старых дворцов в свете лазерных шоу,
искривенных, протянутых к небу ветвей,
улиц взявших фамилии девичьи снова,
но оставшихся теми же, что и вчера -
не меняется возраст от смены названий,
не меняются трещины в гулких дворах,
не меняются рельсов полоски трамвайных.
Этот город не так-то легко отменить.
Даже если его поместить в богадельню,
даже если стеклом и пластмассой гранит
заслонить – он останется. Может быть – тенью.
Может в памяти разногорбатых мостов,
в непрерывной борьбе между влагой и камнем.
в разговоре случайном. Да мало ли что
сохраняет ушедшего города тайны!
Этот город - как яд. Как дыханье. Как сон.
Он не ждет ничего - ни любви, ни признанья.
Сам собой полонен, сам любуется он,
среди Невских трясин заблудившийся странник,
кружевною решеткой своих берегов,
криком чаек вослед кораблям у причала.
...Я покинул его. Что ему до того.
Недописанной строчке, прочтенной случайно.
Часть 3. Времена (Andante e poko lontano)
Упали каменные книги...
Упали каменные книги, растаял флер надежд пустых,
И мы, как новые расстриги – без чувств, без веры, без святых.
Врата монастырей раскрыты, и строгий ключник выгнан вон
Под колокольный мерный звон – и клятвы прежние забыты...
Ждет новых идолов народ и фимиамов капищ новых,
И обещания дает Мессия, ко всему готовый,
Себя отдавши словоблудью, забыв о крови на перстах...
А службу правят те же люди, и ложь на их златых устах.
Twilight zone
...эти странные виденья в предрассветной тишине блики звезд неясны тени различимо не вполне на границе тьмы и света даже то что с детства знал даже близкие предметы из-за шторы жолт овал незнакомым странным ликом на меня глядит в упор...
...Погляди-ка, погляди-ка! Ждет нас долгий разговор. У меня вопрос к вопросу, у тебя – один ответ...
...Серый пепел папиросы на столе оставил след, как дорожку в мир нагорный, по которой я прошел...
...Эй, ты, жолтый, там за шторой, заходи, садись за стол!
Полно там, в дали туманной делать вид, что ни при чём. Ты не бойся, я не стану ни судьей ни палачом.
Расскажи-ка мне сначала, для чего все это так, для чего звезда качалась, и упала как пятак, зазвенела в брюхе свинном и затихла навсегда? Почему в бокале винном тонут беды и года, но на дне стократ сильнее возвращается тоска, и не каждый всплыть сумеет и отвесть прицел с виска?
Ты скажи, небесный странник, что ты думаешь о нас, где поля цветов и брани, киллер крестится на Спас, где одним пером слагают теорему и донос, где крестами убивают, и венками белых роз украшают залы тронны, а под троном - кровь из вен, и где Слово изреченно - сиречь Ложь. Неправда. Тлен...
Жолтолицый друг мой дальний, повелитель вечных звезд, извини, что я случайно, стал шутить почти всерьез. Ты без звезд своей охраны до утра не устоишь - это только в небе раны не болят, мерцают лишь. А на почве бренной этой катит боль волной густой, хоть вопросы и ответы кажутся игрой простой.
Что же ты закрылся, жолтый, облаками словно тать?
...Свод небесный ветром взболтан впору ставни закрывать. Теребит сердито штору кто-то там из-за окна, и предутреннюю пору на границе тьмы и сна обозначил отблеск первый возвратившимся царём...
Или это – просто нервы желтым ликом сонных дрём. Просто снов переплетенье стол и пепел на столе?
...Эти странные виденья в предрассветной вязкой мгле...
Последний аятолла
И две тысячи лет война.
Война без особых причин...
В.Цой
Когда-нибудь седой аятолла - высокий, сухощавый, молчаливый - придет к Стене и скажет:
«О, Аллах! Полны тысячелетние могилы, в которых перемешан братьев прах. Ты вел меня, и мне достало силы всех пережить, смиренных и спесивых, и знамя донести, врагам на страх.
Боролись насмерть, не на жизнь, и крови при этом не жалели ни на что. Плодились, исчезали, но за то Ты нас дарил своей святой любовью превыше всех. Мы первыми порог Твоих чертогов преступали в Славе, а тех, кто усомниться в Вере мог мы предавали смерти. Тот не в праве дышать и осквернять собой сей мир, кто недостаточен в Любви к Тебе, о Боже. Так жили мы. Так жили и враги. Кумир века их вел вперед дорогой той же.
Другие были, кто презрел борьбу, бряцая не мечом в бою, но Книгой весь мир желая покорить. В Судьбу наивно верили глупцы! Религий истории, как и людей, просты. Не выживает Мудрый, но бессильный, и меч равняет всех, и пустоты достанет всем. Там. Под плитой могильной.
Все там теперь. И правый и виновный. Я победил. Я здесь. Стою один. Скрижали, Книги, Храм, Венец Терновый в ногах моих. Я – Царь. Я – Господин. Один стою. Стена и Я. И новый готов родиться за горой рассвет.
...Тысячелетья славы и побед, тысячелетья боли и позора. Все так же океан смывает след, все так же неприступны эти горы,...
Зачем?»
И он опустится на землю на колени, не выбирая нужной стороны. И череда бессчетных поколений за ним восстанет. Встанет у Стены.
Один... Один! Последний могиканин, в чьих жилах кровь, что старец Авраам своим потомкам передал, как знамя, чьи предки, следуя своим стадам, пришли на землю, заложили камень. Кому из них Бог первородство дал? Кто ближе был к Нему?
Ответ утерян в тысячелетних спорах и вражде. Его не отыскать ни в древней вере, ни в каменных святынях. Нет нигде тех слов что произнес, предвидя сердцем вражду детей, и внуков, и колен, Отец слабеющий на ложе смерти.
Жизнь коротка. И дальше - только тлен. Лишь прах и тлен для всех в земной юдоли. И патриарх отличен только тем, что пережить успел немного боле.
Ни в камнях стоптанных, ни в книгах не найти ответов на проклятые вопросы. Тысячелетья боли на пути, и выкосили гостьи черной косы обочины. И сабли на скаку срубили головы и правых и виновных, и дев невинных вновь и вновь влекут насильники, и жгут соседа снова за Слово. За Молчанье. За Ответ не тот, что каждый ожидал услышать. И окончанья не было, и нет, и звон клинков все так же Песню пишет.
Песнь Песней.
Веру и Любовь, хрипя и радуясь все так же дети славят, к Отцам взывая искренне, но вновь на тризне Смерть все так же бал свой правит.
Уйдет в песок Стена, и вновь оливы покроют место, где был прежде Храм. Народы новые все той же древней силой прокатятся как пена по волнам. И где-нибудь в Памире или Куско родится мальчик с неземным лицом...
Народы умирают, это - грустно, но снова Жизнь рождает праотцов.
Жива земля. Пока жива. Какое
ей дело до народов и веков?
Какое дело ей до нашего покоя,
Поэтов, Гениев и просто - Дураков.
Reverse of time (Когда сегодня и вчера...)
Когда сегодня и вчера
Вдруг поменяются местами,
Когда привычный ход часов
Собьется и помчится вспять,
Непросто вовремя понять,
Что приключилось вдруг с цветами,
Увядшими в забытой вазе
И вдруг расцветшими опять...
Завороженно наблюдая
За ошалевшими часами,
Мы неожиданно заметим
Исчезновенье дней и лет,
И вдруг - себя мы встретим сами,
Себя узнаем и приветим,
Но дать совет, увы, не сможем,
Как избежать грядущих бед.
Минутой каждой отдаляясь
От дней, пока что не прожитых,
Мы, словно кольца годовые,
Увидим срез минувших дней,
И ран тяжелых исцеленье,
И воскрешение убитых,
И стрел в колчаны возвращенье
И вольно скачущих коней,
Исчезновение империй,
Восстановление химеры,
Возврат исчезнувших поверий,
Смешенье правды, лжи и веры...
Вновь встанут тихие деревни
На месте каменных колоссов,
Вновь разберут Ковчег на доски,
Из досок сложат вновь деревья,
Вновь блудный сын к отцу вернется,
И станет лишним искупленье -
Брат брата не предаст жестоко,
И мир вернется в каждый дом,
И наслажденье без порока,
И нагота без искушенья,
И станет яблоко на ветке
Вновь бело-розовым цветком.
И реки потекут к истокам,
И твердь покроется водами,
И с тьмою вновь соединится
Едва освобожденный свет...
...И в этой точке безразмерной
Все вновь промчится перед нами,
И мы судимы будем сами
За каждый миг бессчетных лет!
Когда сегодня и вчера
Вдруг поменяются местами,
Когда привычный ход часов
Собьется и помчится вспять,
Так важно вовремя понять,
Что приключилось вдруг с цветами,
Увядшими в забытой вазе,
Но вдруг расцветшими опять!
Часть 4. Карма (Più mosso fortemente)
Dreams and reality
С неодолимым постоянством,
И в этом - не моя вина,
Мой дух летает по пространствам
И посещает времена...
Порой штурвал в руках пилота
Стараюсь тщетно повернуть,
Но в феерических полетах
Не я прокладываю путь!
А в те короткие мгновенья,
Когда восстану ото сна,
Меня опять грызут сомненья,
И в этом - не моя вина.
Где мир, что более реален,
И где начало всех начал,
И существует ли причал,
К которому корабль причален?
Когда полночная звезда
Горит с завидным постоянством,
Когда реклама умолкает,
И спит усталая страна,
Мой дух летает по пространствам
Их грань легко пересекая.
Нигде совсем не привыкая,
Не удивляясь никогда...
Карма
От звезды до звезды прошагать еле видимой просекой,
От звезды до звезды между кочек печатая шаг,
И опять – в никуда, в голубичные синие россыпи,
И опять забывать все, к чему прикипела душа.
Лодка ждет на краю. И опять привыкать к непонятному,
Разрезая шуршащую, влажную, вязкую тьму,
И ловить огоньки, что едва различимыми пятнами
С весел капают вниз и уносятся вдаль, за корму.
А потом в облака, ускоряясь чугунными ядрами,
Крылья сбросив во тьме – крылья в космосе нам ни к чему,
И парсеки считать, и глядеть с высоты уже набранной
На оставленный мир, и желать пробужденья ему.
Fatum
И страны, и люди, и звезды, и звери
Проходят свой путь до таинственной двери,
И нет остановки на этом пути,
Где можно, хотя б ненадолго, сойти.
Шаг вправо, шаг влево - путь выверен строго,
Путь четко размечен просвистом свинца,
Нельзя поменять ни колонну, ни ногу,
Нельзя перейти на другую дорогу,
Лишь той колеей, что шагал от порога
Ты будешь идти до конца…
Постиженье?
До слез изверженья, до изнеможенья -
Лишь только движенье, движенье, движенье…
И в этом извечном куда-то движеньи
Все сущее кажется лишь отраженьем
Гонимого ветром цветного листка.
А где-то над ним, в вышине, облака,
И берег спокоен, и время небыстро,
И кто-то сидит над потоком струистым -
Глядит с любопытством - а что это там
К порогам несется по быстрым волнам…
Ответ (Fatum-3)
Быть иль не быть? Бессмысленный вопрос,
Поскольку сущее вокруг - всего лишь образ,
Что кто-то, неизвестный, наблюдает
Во сне полуденном своем, в покое спальни,
Где занавески легкие и тени,
И где миры иные столь далеки,
И, кроме сна, все кажется столь хрупким
И столь неуловимым для сознанья.
Зачем же без нужды тревожить душу?
Дай успокоиться волнам ревущим
Сомнений, любопытства, гнева.
Встань в стороне – пускай поток несется –
И наблюдай развитие вещей,
Что сами по себе достигнут цели,
До самого конца, когда проснется спящий,
Зевнет, оденется и быстро позабудет
Короткий сон, что мы зовем Вселенной,
Реальной, бесконечной и бессмертной...
Осень
Ввинчиваюсь
вкручиваюсь
врезаюсь
рву на себе покровы
зависть
черная зависть
темные пропасти слова
тянут меня пинают
бьют по лицу и ниже
снова и снова и снова
крови потеки лижут
вижу
все ближе и ближе
кто-то без тени и звуков
в странном переплетеньи
сердца любви и муки
острый клинок заносит
над головой склоненной...
...Осень.
Кончается осень.
Вновь обнажаются клены...
Капают капли на землю,
В них отражается небо.
Осень я сердцем приемлю,
С ней никогда еще не был.
Осень настроила тонко
Влажные серые струны.
Осень, пропой мне негромко
Песню, что я не придумал.
Осень, быть может, с тобою
Я наконец перестану
Спорить с мерзавкой судьбою,
Коркой покроются раны,
Я отучиться сумею
Вальс хороводить с тенями,
Стану добрей и мудрее.
Осень. Пора покаянья.
Осень, ты все перемелешь
В мелкие серые капли.
Осень, ты это умеешь -
Без исступления плакать.
Осень - пора искупления,
Осень - пора воздаянья,
Ты разрешаешь сомненья
Перед последнею гранью.
Скоро, немыслимо скоро
Белым укроются дали.
Я с осторожностью вора
Что-то припрятать пытаюсь.
...Поздно, не нужно, с собою
Все это взять не удасться.
Осень – с твоею любовью
Время настало прощаться...
Осень - последняя сказка
Каплями вымочит спину.
Осень. За память и ласку
Тихо шепну ей: «Спасибо,
Осень...»
Река
Когда душа остыла навсегда,
Когда желания сменил холодный разум,
Переменилось все, и стало разом
Все ясно, как холодная вода
Бегущая, журча, через пороги,
Скользящая, вне рамок и преград
Всегда вперед, и никогда назад.
Что время для воды?
Минуты многи,
Часы, недели, месяцы, века?
Всегда равна себе, прозрачна и легка,
От самого рожденья родника
Бежит, не ведая сомненья и тревоги
До океана. Полнится река,
В себя вбирает воды без различья,
Кто прав, кто нет, кто мал а кто велик -
Здесь все равны, и юный и старик,
В ошибках, славе, подвигах своих,
В достоинствах и недостатках личных.
...Журчит вода, перемешались струи,
Перевернулось небо вместо дна,
И берега в прощальном поцелуе
Напрасно льнут к ее холодным снам.
Часть 5. Путь (Adagio freddamente ma tranquillo)
Путь
...Жизнь проста. Состоит из работы. Свадеб. Родов. Взросленья детей. Похорон. Соблюденья Субботы, если ты правоверный еврей. Воскресений. Заутрени в Храме, коли ты христианин в душе. Пятниц, если ты - мусульманин. Впрочем, все это было уже.
Все расписано в книгах заранее. Каждый шаг, каждый вздох, каждый взгляд. Все идет по единой программе. Шаг вперед. И ни шага назад. Шаг вперед, и немного короче этот кем-то отмеренный путь. Капля камень невидимо точит. Кап...Ты ближе к чему-то чуть-чуть.
Или дальше уже от чего-то. Не узнать. Не найти. Не спросить. Не сыграть. Зашифрованы ноты. Не связать эту тонкую нить, что Тезею дала Ариадна. Нить порвалась. Обрывок в руке. По туннелю меж Раем и Адом пешеходы бредут налегке...
...Жизнь сложна. Каждый день, как загадка. От побудки до звезд и луны каждый шаг, как по дышащей гати, где сквозь щели глубины видны. Каждый шаг, как по зыби болотной. Между кочек клоками трава. А под нею в покое дремотном студенистая жижа. Мертва, но трепещуща, будто живая, будто душу в глубинах таит, и, цветков лепестками играя, что-то шепчет тебе и манит.
Ах, как много прохожих случайных, оступившись на скользком пути, причастились неведомой тайны, и исчезли. Следов не найти. Только лишь пузырьки среди ряски, и жуки-водомерки вразбег. Это – жизнь. Это вовсе не сказка. Это наш человеческий век.
Кто-то гать себе новую строит. Кто-то, плюнув, решил отдохнуть. Кто-то с криками (это Герои) тычет копьями в серую муть. Но копье исчезает бесследно, и стрелою до дна не достать. Только жабы, зеленые медно, и принцесс среди них не видать. Берег дальний в неверном тумане иногда ненадолго мелькнет, и кикиморы ветками манят дальше в чрево безбрежных болот.
...Жизнь – фонтан. В ней всего через меру. Жажда жизни – награда? Беда? Миражи над песками, химеры так призывно зовут, как вода бедуина в пустыне бесплодной, что ведет караван на закат, и знакомые звуки мелодий меж барханов негромко звучат, обещая покой и прохладу, дым кальяна, услады в ночи, поцелуев нежданных награду и объятий горячих ключи.
...Жизнь – обман. В ней всего не хватает. Не хватает любви и тепла. Ожидания юности тают. Страсть горит и сгорает дотла. Недоигранной музыки звуки улетают, стихают в дали, и душа не желает разлуки, и глазам не хватает пролить слезной влаги, соленой и горькой, а прощанья так короток миг. Ни забыть, ни простить. Можно только задушить не родившийся крик.
...Жизнь – есть жизнь. В ней всего понемногу. Понемногу добра или зла. Бесконечно петляла дорога и в тупик, в никуда привела. «MENE TEKEL» - сияет в тумане. Остановка. На миг? Навсегда! Путь окончен. На кочке ль, бархане, или глыбе холодного льда. Пешеходы застыли в надежде, но напрасно - молчат небеса. Только старых пластинок, как прежде, чуть скрипуче звучат голоса...
Но, однажды, пронзительный ветер вдруг разгонит зеленый туман. И над берегом дальним засветит, будто лампа, большая луна. И по лунной трепещущей ленте, тот, кто долго блуждал средь болот, наконец-то, до каменной тверди, осторожно ступая, дойдет...
Но, однажды, за дальним барханом вдруг откроется сказочный град: минаретов высокие станы, кипарисы аллеями в ряд. И дорогу к нему каравану полумесяц укажет, дрожа в небесах. И измученный странник вдруг коснется ворот миража.
И исполнены будут желанья в изначально намеченный срок. И сольются путей окончанья и начала грядущих дорог. И вопросы получат ответы, и ответы все будут ясны, и борьба между тьмою и светом завершится. Реальность и сны перестанут сменяться друг другом, и бегущих секунд череда вдруг окажется речкой и лугом, где журчит голубая вода, отражая движение выше - облаков и резного листка.
Впрочем, кто-нибудь это опишет. Кто дойдет и увидит…
Пока!
Бредя в бреду
Бредя в бреду, бурча ночами, губами тычась в лапы туч, порой я делаюсь печальным, и, сам того не замечая, последним сыном Иван-чая, не осужден, но и не нужен ложусь слезами в ложе лужи Парнасов кучерявых куч.
Ах, был бы весь я Аполлонен, в златовенковом мираже - стоял бы в Фивах на колонне, слегка стесняясь неглиже. И косяки косых туристов лицом своих простых голов меня глазели утром чистым в прицелы Кодака стволов. Или монашки из Монако, прикрыв ресницами зрачки, стеснялись, жмурились, однако, мои бы прятали значки...
Пусты, пусты мои устои, чистосердечен, но не чист, я Фив сих греческих не стою, а и попав – был изгнан из, истоптан толпным лопотаньем, ломаньем, мерностью манер...
...Бреду бурча, рассветом ранним, страны иной ранимый странник, невнятный внешне, но занятный, чьи дождь стирает строчек пятна - разиня, рохля, резонер...
Агасфер
Где б ни был я, в каких краях бескрайних меня закат катарсисом застал, я облаков облатки собираю с небесного знакомого листа. Я прочертил своей клюкой корявой обочины всех тропок и дорог, и бородой, когда-то кучерявой, просеял пыль. Зачем? Помилуй бог!
...Меж рубежей рублевого пространства, в границах ли валют совсем иных - везде все так же ночи ино-странны, и зорь узором дни озарены. Знакомый лик улыбчивой Луны сменяет ражи рыжей рожи Солнца. Бушмены и индейцы и японцы, и даже шведы в них отражены. Какая разница, какие рядом флаги, идут по левой или правой стороне...
...Вот дождь собрался, куст так жаждет влаги, и капли первые на шляпу пали мне. Я шляпу снял, и плешь дождю подставил – он говорит со мной знакомым языком. Знакомым мокрым языком без правил, за шиворот стекая ручейком.
Подует ветер, лист сорвется с ветки, кружась, приклеется к моей щеке. Я узнаю везде такие метки – на людях, на скамейках, на реке.
Брожение людей по белу свету сродни броженью юного вина. Возможно, где-то к следущему лету букет созреет за барьером дна. Возможно – нет. Броженье... Пораженье... Умелый винодел – но ведь не бог. В движеньи – жизнь? С неведомым сраженье посредством перемены места ног?
Зачем топтал я дальние долины, зачем переводил чрез воды рек, и утолить позыв неутолимый пытался весь свой бесконечный век? Зачем искал я, мучаясь и веря, таинственную сущность бытия, когда ключи от потаенной двери давно уже хранит душа моя?
Воспоминание о будущем
Снимая отпечатки пальцев со строчек, выдавленных в глине, ученый дней совсем далеких, возможно, вспомнит обо мне и, почесав свой лысый череп (тогда все будут с детства лысы), он удивится, улыбнется, и прочитает в тишине:
«Бредя в бреду, бурча ночами...»
Вот, скажет, был такой чудак, от правды ложь не отличая, последним сыном Иван-чая, весь преисполненный печали, нес ахинею кое-как. Писал, видать, ногою левой, или в подпитии слегка. Порой его хвалили девы – им было жалко чудака. И это отчасти понятно - дев жалостливых испокон хватало, что весьма занятно. Да, был он странным чудаком. Был, видно, чем-то озабочен, какой-то все искал ответ. При свете дня, в тиши полночной. Чудак? Философ ли? Поэт?
Когда при свете монитора, наедине с самим собой он вел с неразличимым споры, и с безответной тенью бой, был странен он, конечно странен, себе он удивлялся сам, был отстранен он или ранен, внимая дальним голосам иных миров, иных законов, чужих, нездешних языков, и силиконовым иконам он доверял без дураков души нежданные порывы, движенья чудные ума без отдыха и перерыва.
А позже отступала тьма, и утра отблеск горизонта окрашивал далекий край, и одинокий самурай мечом писал свои экспромты, и Сфинкса грустные глаза сквозь опустевшие глазницы глядели. Падала слеза, и улетали снова птицы, и обрывались тормоза, и уносились колесницы, и узнавалось все, что снится, и строчки лились на страницы тех слов, что кто-то не сказал.
Чудак. Поэт. Заблудший странник, в ночи бредущий к свету звезд. Простившись и простив заране. И промолчавший свой вопрос.
Память цели
Когда я позабуду все, что было - детали, мысли, лица, голоса, и новые пространства голубые откроют мне чужие небеса, пусть, все же, память стертым отпечатком небес и этих краски сохранит.
Пусть встреча наша оказалась краткой - ведь важность встречи не решают дни, и даже самое короткое мгновенье наполнить может долгие века сознанья просветленьем, или тенью покрыть тропу в далеких облаках, или вернуть назад, к мирам забытым, как в детской с фишками и кубиком игре:
Ты пропускаешь ход, и неофитом опять стоишь в начале у дверей, а те, другие, получают ключик, или принцесс спасают от беды.
Не знаю, впрочем, хуже или лучше начать с начала прошлые ходы и снова получить билет открытый. Запутан лабиринт – Назад? Вперед? Твой проигрыш неведомым кульбитом быть может к цели ближе подведет.
Чуть ближе к цели. Точке в круге белом. Неясен путь. Неведом результат. Быть может, только памяти пределы о призрачном движеньи говорят. Быть может, цель и есть вот эта память о том, что будет, было и вокруг живет сегодня, наполняясь нами, и нами замыкая долгий круг.
Когда я позабуду все, что было, и зарастет быльем моя тропа, пусть, все же, мне неведомая сила напомнит мир, в который я попал.
Случайно или нет?
Финал
Затачивание выжимок острых строчек (Постсимволизм)
топчан жёсток
рифма – пластилин
мысли росток
ты - властелин
ляг навзничь
глаза смежь
это праздник
твоих надежд
льются слова
скрипит весло
нарисовал
мир из слов
рифмы масло
капает мимо
это – напрасно
но – поправимо
ластиком ласки
вытерты слезы
стертые маски
но – ведь не поздно?
строчки пылают
Ангелов Рая
пламя словами
лижет, играя
хватит!
напрасно!
ворот у точки
кончилось масло
пепельны строчки...
***
в остывшем сакэ
плавает муравей.
бедняга -
не добрался
до суши...
