Чудомир. Чудогон. Чарли Чаплин. Мы всё резче. Смешнее. Одни. Только так же размеренно капли Пониманья вгрызаются в дни. И всё тонет в неласковом мае Или лае. Похоже трубят. И за нами несутся трамваи, Догоняют и садят в себя. - Догоняют и садят… Однажды Ты почувствуешь этих хлюстов. Там кресты вместо кресел и каждый Уступает любой из крестов И не диво такие давалки… Здесь обычно по средам и вброд - Так волшебно стреляют из палки, Той, которая… как там… раз в год. Дело в нас… и конечно в костюме… Как с лица, если жажда – вода. У окна. За водителем. В трюме. Здесь по средам. Сегодня среда. В переплёте – балеты… билеты… Этот мир разрушительно мал, Где страшней непоэтов поэты… Те, в которых никто не стрелял. - Словно марля. И все мы из марли И отравлен малиновый цвет И смеётся под лупою карлик, Значит сон Гулливера не бред… И глаза его вовсе не блюдца И не грабли его пятерня… Потому ли не дать промахнуться И ханум поменять на херня. Ты ещё чем-то нужным затарен Вот и хмель в твоих венах – ихор. Хари Рама, за рамою – хари, А за харями хоспис и двор… На дворе не дрова. Дровосеки… Дровосуки.... жена и жених. И живут на путях человеки И трамваи несутся сквозь них. В Чудомир. Юдомирово марево… Над трамваем беззубый туман. Чарли Чаплин и тот разговаривал Сквозь такой же туманный экран - Фотография мира истёртая… К пустоте прилепилась на скотч И засвечена вроде бы мёртвая, Но ещё не зарытая ночь. Словно марля. Блокноты. Буклеты. Не букетами втоптаны в ил. Непоэты читают поэтов, Тех, которых никто не любил. Вот и ты… то Можайск то Воронеж… Мама, хватит… ловить голубят… Ты меня никогда не догонишь И уже не посадишь в себя…