После того, как мне исполнилось 10, родители перестали ездить со мной, приезжая только раз или два за лето. Они договаривались с проводником, чтобы тот высадил на нужной станции, а там уже меня встречал дед.
Дед мой был человеком удивительным: соседки до сих пор, посмеиваясь, называли его за глаза «ухарец» (лихач, сумасброд), и было за что. В молодости дед был бесшабашным парнем, и ни гражданская, ни Великая Отечественная не истребили в нем эту удаль. Я знал, что даже жену, мою бабку, он не просто привез с соседнего уезда, а – выкрал. Засылали сватов, порешили, что играют свадьбу, но дед, как он объяснял, посмеиваясь, «не дотерпел, больно хороша была». В тех краях, откуда родом была бабка, я не был, попал туда только спустя много лет. А тогда знал лишь, что вокруг деревни были сосны, сосновый бор. И не раз я представлял себе, как дед ночью крадется сквозь бор, прячется от луны, заходит с подветренной стороны, чтобы не услышали собаки. А потом перемахивает через плетень, пригибаясь, подходит к дому, и…Тут мои фантазии разделялись: в одном случае я видел, как дед осторожно открывает окно в комнату бабушки, залезает внутрь и уносит ее, спящую, в лес, где его ждет конь. В другом – я сделал бабку соучастницей: дед стучал в окно условным стуком, и она выбегала из дому.
На самом деле, все оказалось проще: дед заранее договорился с попом, затем приехал в семью будущей жены якобы по какому-то делу. Посидел, попил чаю, попросил Нюру проводить его. И – увез. Конечно, все открылось: тесть напился, грозил всеми карами небесными, теща охала и ахала, соседки радостно обсуждали новость. Но дело было сделано, и страсти быстро улеглись – парой месяцев раньше, парой месяцев позже, что сделаешь.
Это была не первая и не последняя выходка деда. За подобные дела его бы давно назвали беспутным, но он был на редкость домовитым хозяином. Поправить изгородь, сменить венцы у дома, срубить баню или накосить травы – любая работа горела у него в руках. Охотой он не занимался, а вот порыбачить любил, мог уплыть на лодке и на ночь, и с утра пораньше, привозил карасей, плотву – кошкам. Ловил он и за деревней, тогда брал с собой и меня.
Впрочем, и бабушка моя оказалась под стать – выросшая в крестьянской семье, где кроме нее было еще четверо дочерей, она не только споро управлялась с хозяйством, но и находила время сходить в лес, откуда без корзинки грибов или ягод не возвращалась. Осенних запасов хватало до следующего лета. А еще моя бабушка умела и любила петь. Песен она знала великое множество и не раз вспоминала, как пела с сестрами. Иногда я просыпался утром, распахивал окно во двор и слышал «Мой костер в тумане светит….», или «По Дону гуляет казак молодой….». Тогда я молчал – знал, что стоит подать голос, бабушка тут же прибежит, кинется накрывать на стол, а песня оборвется.
Конечно, жили они с дедом не всегда дружно, ругались, но больше для порядка. Дед приходил домой выпивший, бабка злилась, иногда хваталась за полено, но в ход оно никогда не шло. К тому же дед никогда не напивался и никогда не распускал руки.
В детстве время напоминает резинку: возьмешь ее в руки, растягиваешь – тянется, тянется, тянется, а стоит отпустить – бац, и нету. Очередное лето двенадцатого года моей жизни промелькнуло точно как эта резиночка, вернувшаяся на свое место. Казалось, только что я ехал в пыльном вагоне, вдыхал запах нагретых шпал, только что в первый раз прыгнул в пахнущую тиной воду реки и сорвал с куста еще зеленый крыжовник – а уже и конец лета.
Август подкрался незаметно, притаился июлем. Стояла жара, какая в наших краях случается нечасто – обычно в начале августа неделю, а то и 2 льют дожди. Бабка благодарила Бога за погоду, дед ездил в лес, резал ветки - заготавливал веники для скота, заодно собирал грибы и лесную малину. Иногда и я ездил с ним, устав от возни с мальчишками или поссорившись с ним, а чаще – просто так. Скучно с дедом не было никогда. Кроме веников и грибов он привозил мне разные вещицы – то гриб чагу, похожий на гнома, то посох, вырезанный из березовой ветки. Однажды он вручил мне свистульку. Она была вырезана из куска ивовой ветки – сантиметров 10, кора снята до половины, а на вторую половину нанесен хитрый узор.
«Бабушка, смотри, что мне деда подарил!» - я выскочил во двор, перемахивая сразу через 3 ступеньки в сенях, надул щеки и что есть мочи свистнул. Куры бросились врассыпную, с березы взлетела ворона, а бабка заругалась: «Что свистишь, Соловей-Разбойник, денег не будет!». «Дедушкаааа!!! Здорово!». Дед вышел на крыльцо, присел: «Ну что, может, на рыбалку с тобой махнем? На ночь? А то лето кончается, скоро уедешь, а до следующего дожить надо».
Я плюхнулся на землю. Это было что-то! Дед брал меня с собой на ночную рыбалку! Мы поедем с ним на лодке, именно поедем, а не поплывем, вверх по реке, на всю ночь. Бабушка поохает, обзовет его «старым чертом», а меня «оголтелым», но тут же кинется варить яйца, собирать огурцы – чтоб свеженькие, с грядки, непременно положит яблоки. А утром мы с ним вернемся, и я гордо пройду по улице с ведром, полным рыбы. Ну, не с ведром, с половиной. Но тогда еще с пакетом раков. И эта задавака Танька, дяди-Сашина дочка уже по-другому на меня посмотрит! «Дед, когда едем?!» - я был готов сорваться с места и бежать за червями. «Да куда торопишься, успеем. Иди гуляй пока, вечером червей накопаешь, ночью поплывем, пока доберемся – как раз к клеву поспеем».
Когда чего-то ждешь, время тянется и тянется. Сначала я ходил кругами по огороду, потом не выдержал и отправился копать червей, а до ночи оставалась еще уйма часов. Я решил похвастаться перед пацанами, и отправился звать ребят искупаться. Говорят, что в августе не купаются, и обычно так оно и было – в дожди в воду не полезешь, а потом уже холодно, но в это лето река по-прежнему была хороша, а вечером, когда на воду спускался туман, и она отдавала тепло, накопленное за день, и вовсе можно было плавать часами. Только вылезать было холодно, и потом приходилось скакать на одной ноге по берегу, вытряхивая воду из ушей и заодно пытаясь согреться.
Этим мы и занимались. Я, как и положено, гордо оповестил мальчишек о будущем приключении, мне, как и положено, сдержанно позавидовали, взяв слово показать улов. Мы накинули полотенца и принялись играть в догонялки – все еще было холодно, настолько, что хотелось нырнуть обратно в воду.
Я не помню, кто первый крикнул: «Митька, смотри! Твой дед!». Когда я обернулся и глянул на реку, я увидел на середине лодку. А в ней – деда! Дед сидел на веслах, греб, и не смотрел по сторонам. Обида застряла комком в горле. От деда я подобного предательства не ожидал – он же обещал! Обещал взять меня и уплыл один, сам! Неожиданно для самого себя я заорал: «Дед!!!Дедааааа!!!». Может, он не нашел меня в деревне и решил плыть пораньше? Тогда сейчас развернется, подберет меня, и мы поплывем. А червей я и на месте накопаю.
Но дальнейшее меня поразило: он даже не обернулся, греб себе и греб. Он сделал вид, что не слышит меня! Старый врун! Взбалмошный старик, выставил меня на посмешище и доволен! В ярости я схватил с земли штаны, вырвал из заднего кармана свистульку, подаренную им утром, и что есть мочи дунул в нее. Над засыпающей деревней пронесся оглушительный свист. Его дед услышал, не мог не услышать. Он обернулся…сейчас он развернется и заберет меня…Но он поднял руку, помахал мне и поплыл дальше.
Мальчишки смотрели сочувственно и без злобы. От их взглядов мне хотелось разреветься, но здесь я сделать этого не мог. Я схватил одежду, свистульку и бросился в деревню – плакать, так в бабкин подол. И на деда ей пожалуюсь!
«Бабушка! Бабушкааааа!» - я влетел во двор, не глядя по сторонам - не до того, выреветься бы. На крыльце, держась за столб-опору, стояла бабка. Такой я ее никогда не видел – казалось, она не узнавала никого, ничего - ни меня, ни дома: пустые глаза, и – страшные. «Бабушка?!». Она заметила меня и вдруг как-то по-особому, по-старушечьи завыла. «Митенька, дедушка-то…дедушка…ой Господииииии». В ужасе от чего-то еще неизвестного, я тихо поднялся в избу. Там уже были соседи. На кровати лежал дед.
Похороны я помню смутно. Про деда на лодке я никому не говорил. Ребята тоже промолчали. Бабка удар выдержала. Он здорово подкосил ее, но не сломал. Потихоньку она выправилась, но песен больше не пела, чаще ходила в церковь и вела разговоры о том, что «все там будем». В деревню я ездил еще до окончания школы, приезжал и в институтские каникулы. Умерла бабушка когда я уже был взрослым, за год до моей свадьбы.
…Витек капризничал. Ольга, жена, извелась, не зная, что делать с 3-летним сыном-Энерджайзером. Я разбирал ящики стола. И вдруг из-за пачки бумаг выкатилась ивовая свистулька, последний дедов подарок. Я дунул в нее, и по квартире пронесся легкий свист. «Витька, Витек! На, держи!» Сын схватил свистульку и радостно засвистел. «Денег не будет», - сказала Ольга. «От этой будут», - ответил я. – «Он же не губами свистит».
Ночью я проснулся от жажды. В темноте привычно дошел до кухни – в своей квартире я знал каждый сантиметр, и мог даже не открывать глаз, чтобы попасть из комнаты в комнату или туалет. На обратном пути заглянул в дверь чуть приоткрытой детской комнаты. И замер: у кровати Витьки я увидел до боли знакомый прозрачный силуэт. Тень шагнула к окну и незаметно растаяла.