Окунай отравленные пальцы в терпкий проспиртованный настой, хлипкий интеллект неандертальца спрятав за холодной немотой, прикрываясь цепью откровений, сотнями прикормленных льстецов, ну, давай, воинствующий гений, выйди, покажи свое лицо…Неужели насмерть перепуган, верно, страх конечности оплёл? Что ж ты ходишь заново по кругу, как ослепший мельничный осёл, тот, что день за днем - за жерновами, тянет лямку вкось да поперек...
Кто тебя учил играть словами? Знать, недоучил! Не уберег от тебя носителей наива, сеющих за строчкою строку…звуков золотые переливы молча отпиваешь по глотку, впрочем, нет - скорее, отпеваешь, хороня заранее полет, видимо, не вывезла кривая, если ты шагнул на поворот…
Видимо, судьба сдавала карты незавидной масти в этот раз, если на столе не пива кварта, а всего лишь выдохшийся квас. И трактирщик щерится ухмылкой, мол, кому не нравится – не пей, и невольно чувствую затылком взгляды, что вцепились, как репей, шепот возле стен и по углам, и душащий, и бьющий как праща.
Раздувая бешенство углями, встану и взмахну полой плаща: выйди и рискни, я жду. А сможешь? Я за жизнь не дам и медяка, предвкушая эхо сладкой дрожи лезвия голодного клинка…
Выдох. Шаг - отчетлив и размерен.
Вбито в память все до мелочей: пятна крови возле самой двери, связка ржавых вычурных ключей…
Тишина. Сплошная. Гробовая.
И в усмешке – горечь.
Ладно.
Пусть…
…Но таких, как ты - не забывают.
Не надейся.
Я еще вернусь.