Картавый, долгоносый, маленький,
И всё юлит, всё ловит взгляд:
- За что вы гневаетесь, маменька?
Скажите, в чем я виноват?
А что ему ответит мачеха?
Уж потому она права,
Что вот ведь -
пасынок и пащенок
Такие схожие слова!
И как тут, право, сладишь с нервами,
Когда не ладится семья,
Родная дочь блядует с неграми
И вечно пьяны сыновья, -
Она бы, может, полюбила
Убогого иль дурачка,
А этот ей вдвойне постылый:
Чистюля, умник, выскочка,
Поди, подлец, не даром ластится,
За сладким тянется куском...
И, опрокинутый пинком,
Выкатывается на лестницу...
Прибит, обруган бранью матерной, -
А все растет, а все живет.
А он другой не знает матери,
Он эту матерью зовет,
И ею проклятый и преданный,
Себя не понимая сам,
Он все заглядывает преданно
В ее холодные глаза...
…И обретя родню и родину,
И жизнь по новому начав,
О ней, нетрезвой и уродливой,
Он будет плакать по ночам.
1984.
ВИНО ИЗ КАРМЕЗАНА
В. Листову
Из открытого окна
Тянет ветреным апрелем.
Кармезанского вина
Выпьем – и не захмелеем.
После первого глотка
Мы уже неотделимы
От ведущих сквозь века
Улиц Иерусалима.
И еще один глоток
Обласкает наше горло –
Мы впадем в людской поток,
Затопивший старый город.
На Голгофу, - а потом,
Молчаливых слез не пряча,
Мы придем и ткнемся лбом
Покаянно – в Стену плача.
Чтобы душу уберечь,
Вопреки любым канонам
Мы осмелились зажечь
Семисвечник пред иконой.
Наш удел – меж трех эпох,
Двух религий, двух отечеств.
Да простит нам строгий Бог
Этот самый семисвечник.
У последнего глотка
Вкус и смысл совсем особый.
Это славно, что пока
Мы с тобою живы оба,
Хоть лысеет голова,
И слабеет наше тело…
А за окнами – Москва.
И бутылка опустела.
1 апреля 2000 г.