А небо над кладбищем русским
Проложено облаком узким,
Украшено снежным овалом
Под мёрзлых берёз опахалом.
Кто в доме живёт подземельном,
Чьи в спину уставились бельма,
Кто стонет и воет и плачет,
Кто всадником призрачным скачет?
И кладбище, бездны начало,
Мне гулом земным отвечало:
“Кого ты здесь спрашивал парень?
Глухих положили под камень,
Слепых закидали землёю,
Брезгливых углём и золою.
Всем тем, кто теперь там скребутся,
Обратно уже не вернуться”.
А даже и если б вернулись,
Кому бы ещё приглянулись?
Родные за них расплатились,
Монахи молебен отмолились,
И вдруг, привиденье: “Явились!”
Не выдохлись, не запылились.
Опять им жилплощадь и денег,
И в ванну пусти и одень их,
А если соседи узнают,
Заявят ещё, да облают.
Кому же охота жить рядом
С жильцом, что вернулся из ада?
“Из ада!”, – все скажут, конечно, –
“В раю-то остался б навечно”.
…и вдруг, как подводное эхо,
Раскаты землистого смеха.
Всё двигалось, всё кувыркалось,
Оно надо мною смеялось.
Оно, или может они,
Но голос мне был: “Не тяни!”
Не голос, а дряхлый смешок,
Пора и тебе, мол, в мешок,
Не всё здесь в гостиничном виде,
Да всё ж в тесноте – не в обиде.