# Вступление. Печатная машинка. Вечер.
Ты не думай, что ровный набор этих выбитых строчек
станет первой попыткой свернуть неподвижный рычаг
отчуждения. Нет. Просто так я скрываю свой почерк
за рядами нарезанных символов, где каждый знак
повторяется тысячи раз. И сплетаясь с другими
не меняет ни сути, ни формы. И лишь частота
многоточий способна нарушить триумф атрофии
чувств, впечатанных черным курсивом в поверхность листа.
# Начало. Печатная машинка. Ночь.
Мы дожили до дней, когда стало почти безразлично
Что за город за нашими окнами – Питер, Москва,
Тель-Авив, Сан-Франциско, Воронеж, Варшава, Мытищи -
здесь и там одинаково пусто. Пустые слова
остывают на липких губах. На разложенных картах
исчезают границы – затеряны в вечных снегах…
И луна по ночам освещает поверхность асфальта,
замирая расплывчатым контуром в мутных зрачках.
# Чудо. Письмо первое. Печатная машинка. Ночь.
Я недавно бродил по столице, по центру, по старым
Многолюдным местам, и сбежав от дурной суеты
Завернул в переулок, из тех, что относится к самым
Респектабельным чистым и тихим. Где нет нищеты.
Но в одной подворотне, у старой бетонной ограды,
Всей исписанной матом за N-ое множество лет,
На большом табурете сидел старичок бородатый,
Собирая копейки на водку и дарницкий хлеб.
Он играл неизвестное танго на старом баяне
И простуженным горлом сипел неразборчивый текст,
А нечистые буквы, как титры на киноэкране,
Безнадежно и тихо сливались в зияющий крест.
#Письмо второе. Печатная машинка. Ночь
Посмотри за порог. Там живут те, кого мы считали
Не достойными наших высоких и светлых идей
Те, кого не любили, хотя, если честно, едва ли
Согласились бы в этом признаться публично. Теперь
Мы почти как они. И не менее ловко выводим
На заборах и стенах баллончиком те же слова.
Собираясь стать прежними, будто бы брака в породе
Нашей быть не должно. И пока не болит голова,
Мы впиваемся в них, как теленок впивается в вымя
Старой дойной коровы, не думая вовсе о том,
Что родившую телку вчера на рассвете забили,
И пустили на мясо. Как, видимо, пустят потом
И его самого. Только жертва пылающей стали
Не корячится в тщетных попытках сменить свою суть…
Мы же думаем вслух «Боже, Боже, ну кем же мы стали?!
Надо все изменить. Но, пожалуй, потом… как-нибудь…»
# Время. Письмо Третье. Печатная машинка. Ночь
Извини, моё солнце, я, кажется, снова срываюсь
На заумные речи. В решении вечных проблем
Основная загвоздка – их вечность, но мне показалось
Что их можно решить. Что решение есть. Между тем
Время вовсе не встало на месте. Спокойно, бесшумно,
Как и все, что нельзя отвратить, продвигаясь вперед,
Оно гонит по новым орбитам вчерашние луны,
Оно тушит вулканы и плавит арктический лед.
Оно гонит людей на работу и поиски пищи,
Оно душит детей, заполняет цветами луга,
Разбирает на камни Воронеж, Варшаву, Мытищи,
Затирает границы и в пар превращает снега.
Распрямляет курсивы и лечит душевные раны,
Заплетает слова, придавая им форму креста.
И пусть редко, но все же дарует нам новые шансы
Заполняя разборчивым шрифтом поверхность листа.
#Завершение. Печатная машинка. Вне времени суток.
Вот, пожалуй, и всё, о чем можно сказать на бумаге,
Что останется вечным вне времени суток. Вне дней
и ночей. Что, быть может, скользнет каплей пролитой влаги
по твоим раскаленным щекам… А других новостей
как бы ни было, я не имею. За сим – до свиданья.
Вероятность увидеться снова стремится к нулю,
Может быть оттого, что я просто остался за гранью
Понимания жизни. И черт с ним…
Целую.
Люблю.
#Письмо последнее. По прошествии времени. Сквозь струи дождя.
Здравствуй, солнце мое. Не вникая в причины событий
Трёх последних недель, (что не нужно ни мне, ни тебе),
Я поставлю черту в книге наших совместных открытий
В этом кратком и скучном, возможно, последнем письме…
Все осталось как прежде. Я даже по-прежнему молод.
Ну, подумаешь, начал седеть – ничего – не помру…
Моё сердце покинуло твой громыхающий город,
И нетрезвой походкой вернулось обратно в Москву.
Ничего не меняется. Пыль именуется пылью
Жизнь сливается с жизнью и с прахом сливается прах,
Все вернулось к истокам. О нас же теперь не забыли
Лишь холодные строчки на двух пожелтевших листах.
-----
Но порой по ночам я сбиваюсь с привычного ритма
И трамбуя пространство мычащими звуками «ты»
Заполняю до боли - до крика - до сипа - до хрипа
Десять метров хрущобной реальности. Вне Пустоты
Этих проклятых стен - ничего, лишь космический иней
Опускается плавно на тело с названьем «земля».
И дыхание ветра над нашей урбано-пустыней
Растворяется в бешеных струях хмельного дождя.