Что ж, несомненно — повторной ошибкой не выправить время. Как бы оно ни пыталось заштопать душевные раны — так же константно непрочно, чудовищно глухо и немо. Время — китайская грамота, лунная фата-моргана. Разве уложишь пасьянсом сырое нью-йоркское утро, страстно желая, чтоб дремлющий город стряхнул осторожность? Он ведь живой, по-линдсеевски весел, на редкость причудлив в головоломке строений, решетчатой схеме дорожной. Мне бы хотелось его подарить самой лучшей из женщин — той, что поёт иногда под гитару на лестничных сходах… Правда, характер, как ветер висконсинских прерий, изменчив, но я готов для неё стать «жилеткой» в любых непогодах, избранных целях, надеждах, рождённых в часы вечеринок, не потерять, что считается многими пафосной чушью: песни Синатры, прогулки по Пятой в накидке пустынной и сувениры — бумажные маски с окраской петушьей. Лето, меняя одежду, уходит в янтарные дали, мысли по-прежнему бьются в глухую безликую стену. Кажется, в душном нутре межсезонья роман нереален, скомканы связи шаблонных событий, сюжет обесценен. Только она… совершая иной раз шальные поступки, чертит судьбу по продуманным меркам почти ювелирно. Леди инкогнито, чувство которой тактильно и хрупко, а независимость — будто сандал, остропряная смирна. Если когда-то, минуя запреты, отказы, укоры, встретятся два одиночества утром субботним, погожим — возле зеркальных витрин остановятся время и город. ......................................................................................... Завтрак у Тиффани? Вы уж простите за внешнюю схожесть.