Монастырские окна выходят на западный склон Шартрёз.
Не смотри, как небрежно скользят по цветочной канве лучи,
как взрываются почки случайно попавших сюда берёз,
а задиристый кот во дворе, разомлев от тепла, мурчит…
По рассохшимся ставням скитается тень восковой свечи.
Память роется в ворохе давних, казалось, простых вещей -
пикники и охота в отцовском поместье Шавиль-де-Клен,
тарталетки с начинкой из чуть сладковатых на вкус лещей.
Их обычно готовит кухарка на праздник святой Жермен.
Ностальгия рисует картины монашеским дням взамен.
Старый флюгер капитула бьёт петушиным стальным крылом,
отзываясь на гонкий, пьянящий азарт ветровых проказ.
Не смотри и не слушай – вертун по привычке скрипит о том,
что за каждой мятежной горячностью надобен глаз да глаз.
Ржавый флюгер вздыхает о воле, за шаткий пруток держась.
Мысли бродят в келейной тиши… Приусадебный лес. Июнь.
Верховые прогулки вдвоём… Хоть зловеще кричат сычи,
а на дне чернолистья скрывается он – полифаг валун,
но улыбкой её освещается лес и поют ручьи.
Рядом прячется зло – и видение ядом внутри горчит.
Видно, жизнь состоит из разрозненных секций кривых зеркал
или мнимая значимость прошлого тянет не вдаль, а вниз -
в глубину подсознания, тщетных иллюзий, благих начал…
Убегает бездушное время за строй часовых кулис.
И мечты умирают в безрадостных буднях твоих, Улисс.