Я видел эти жаждущие, восхищённые глаза. Глаза многоликой, волнующейся в предвкушении толпы. Я любил их всех. За каждого я отдал бы жизнь. Наивысшее счастье – самопожертвование. Я еле сдержал неистовый крик: «Люблю вас! Умру за вас!..»
Чья-то жилистая рука с обвисшим черным рукавом протянула мне наполненный до краёв стакан. В другую руку лёг ломоть черного хлеба.
Я готов был каждому отрезать от любви своей. Как они смотрели на меня! В этих завороженных, пылающих взглядах я видел потребность толпы во мне. Я ваш! Я ваш!!! Ныне и во век веков! Никто не уйдет обиженным!
Водка в стакане, воздетом в порыве над головой, искрилась в лучах восходящего Солнца, передернутая мелкой рябью.
- Я! Люблю! Вас!
Рев тысячной толпы звучал благородной симфонией; рука в черном легла на плечо, давая знак, что время не ждет. Широким жестом я поднес стакан к потрескавшимся губам и одним богатырским глотком осушил до дна. Капля стекла по подбородку. Я смахнул ее куском хлеба, понюхал душистую мякоть, но закусывать не стал. Невозможно было описать распирающие меня чувства: казалось, всеобъемлющий заряд любви готов был выдавить изнутри мои глаза и устремиться горячим фонтаном в это кишащее человеческое море.
Я поклонился в пояс на все четыре стороны и разбил под ноги стакан. Рука в черном подала сигарету. Я уселся, хмелея, на корточки. Причудливо разросшаяся многоглавая людская гидра таращилась на меня со всех сторон. Тысячи глаз пожирали меня, тысячи ушей ждали моего слова. Я был Богом сейчас. И дарил им любовь.
Остановись, мгновение!
- Да! – выкрикнул я, снова вставая. Меня шатнуло. – Я скажу… я попрошу для вас счастья!
Ураганный гул перекрыл мои слова. Пора! Рука вновь коснулась моего плеча. Я повернулся к человеку в черном и весело подмигнул ему; сейчас я любил даже его.
Встав на колени и опустив голову на чистую, свежеструганную плаху, я откинул с затылка волосы. Секира пропела широкую дугу – палач явно гордился техникой удара.
Темноволосая голова покатилась по свежим, пахучим доскам, пачкая их ярко-алой кровью из обрубков артерий.
В глазах медленно тускнела ЛЮБОВЬ.