И режет ухо звук победной меди,
Киношный принц уже почти на троне,
Финал – весь этот мир, как на ладони
Уже преподнесен прекрасной леди…
Но тут взбрыкнулось режиссеру. Криво
Он хмыхнул. Вальсы поменял на танго,
Балы, кареты и клинки – на танки,
Концепцию сменил. Потом к обрыву,
Как раз туда, откуда я глазела
На эти роды драмы, детектива,
Страшилки, триллера без креатива,
Поставил ветродуй. И, под прицелом
Чего-то огнестрельного, актриса
(А режиссер кричал:«Мотор! Снимаем!»,
И злился, нелюбим, непонимаем)
Пошла. И в роль вошла. (А ветер крысой
Сгрызал листву, уродуя природу).
Она вошла. И вышла к нам. Из роли.
И я шепчу: «Что Вы за чушь пороли?
В угоду властолюбцу-сумасброду?... »
И медлено, вне роли, но играя,
Навстречу вихрю, непогоде, вою
Актриса нас манила за собою…
Но я сбежала, не дойдя до края.
Ведь глупо было б угодить под лопасть
На скользком склоне стойкой неприязни
Или скатиться в ненависти пропасть
На съемках сцены нелюбви, как казни.