Он чувствует: надо идти на восход,
там где-то медрота, свои,
свои, непобитый хохлами народ,
откуда ведут колеи.
И солнце встаёт, сукровично слезясь,
и в путь отправляется свой,
спекая донецкую жирную грязь,
по мертвенно-синей кривой.
За ним по воронкам и чёрным буграм,
срываясь в кюветы и рвы,
солдатик таскает пятьсот килограмм
горящей своей головы.
Он видит полого сползающий край,
траву раздвигает – дошёл! –
и падает в белый кувшинковый рай,
бросая разгрузку и ствол.
Терзая ногтями осклизлую грудь,
он – к речке, а речка в ответ:
– Ти бачиш лице своэ, важлива Русь,
ти бачиш лице своэ?
– Нет!..