Наконец я в вагоне. Я даже сижу. Трость в руке у меня, на плече моём сумка,
На коленях рюкзак с корректурой, в наушниках Мельница.
На изломы души своей можно взглянуть. Поразительна в них прихотливость рисунка.
Что же будет со мной? Что закончится? Что переменится?
Если прочь отшвырну недоверье к себе и к другим, и сомненья, и страх непокоя,
Приоткроется правда, великая и безнадёжная.
Да, душа устремляется к новой любви точно так, как сегодня стремилась в метро я,
Но стремленью препятствует разума холод. Возможно, я
Не права, но не хочется мне, как тогда, ощущать себя самой ничтожной на свете,
То обиде отдавшись, то совести злой угрызению.
Полюбить бы тебя так же чисто, светло и отрадно, как могут одни только дети…
Это можно в тринадцать. Мне тридцать один, к сожалению.
Ты так светел и хрупок, так искренен ты, так умён и талантлив! Я ж просто жестока.
Моё чувство к тебе погублю, чтоб оно там ни значило.
Скажешь, я хороню себя заживо? Да. Скажешь, молодость я отвергаю до срока?
Да! Себе за грехи я сама эту плату назначила.
А давнишнее чувство нахлынуло вдруг. Та же боль, тот же свет. И душа не стерпела.
Испугалась, что вновь на меня эта ноша обрушится.
Чувство тёмное стало несчастьем моим, чувство светлое станет ничем. Моё дело -
Не мечтать о любви, а холодного разума слушаться.
Судьбоносных признаний не жди от меня, просьб о встрече не жди. Приложу все старанья,
Чтоб на волю не вышла энергия чувства могучая.
Выхожу из вагона. Минут через пять просто внучкой и дочерью стану. Мечтанья
О тебе приберечь я смогу до удобного случая.