Быть может, это сон?
Томятся рыбы слов
в аквариуме головы,
тоскуют по живой
и страшной силе
страдающего моря-мира.
Свободным я рождён,
и если смерть –
расплата за свободу,
тогда не страшно умирать.
Вдали разжёгся
солнечный костёр.
Удел земной материи – сгорать,
как жёлтая листва
горит в саду,
где пламя истребляет наготу –
и тянет пальцы дыма
к небосводу.
Вот мы садимся ужинать
вдвоём,
по очереди блюда подаём:
молчанье, горе, время,
хлеб и воду.
Вот мы сидим:
то молча, то поём…
Вот мы съедим свой ужин –
и уснём,
уснём, как дети, –
словно продаём
За краткое забвение
свободу.
Уснуть – как умереть,
и мы поймём:
всех сновидений,
всех забвений реки
впадают в море смерти,
чтоб навеки
с ним стать единым
целым существом…
А мы – как рыбы.
Мы плывём, как рыбы,
И, вслушиваясь в шорохи и скрипы
безликих волн,
пытаемся безмолвно
самим себе сказать,
что жизнь – условна,
как всё, что мы не в силах
объяснить…
По языку плывёт
за словом слово,
а приглядишься –
слов не различить.
Слова, как тени,
прыгают по крышам,
и нет у них занятия иного…
Земной язык –
лишь для земли велик,
у Истины
есть Истинный язык,
который мы до срока
не услышим…
К нам подступает мир.
Он – многолик.
Мы пьём его по капле,
мы им дышим,
пока слова томятся
в тюрьмах книг,
а в небе зреют
горсти звёздных вишен.
Уснуть – как умереть.
И я привык
к тому, что путь мой
острым Солнцем выжжен,
к тому, что наши дни –
подобны нишам,
к тому, что я закончусь
через миг –
и заново начнусь,
и вновь увижу,
как Свет прекрасен
и как Бог велик.