Начало было так давно, что мы сами забыли подробности нашей первой встречи. Я первый раз обратила на него внимание, когда его колено нахально и больно уперлось в мой лобок, мы беззаботно кувыркались в траве на нашем излюбленном пригорке, под которым скрывался погреб соседа. Мне было тринадцать лет, а ему на два года меньше. Но нахальный жест был намеренным, и не остался незамеченным. Я, как сейчас помню, подумала тогда о нём, взрослеет что ли? Вслух ничего не сказала, сделала вид, что ничего не заметила. Потом он упал с трамвайной троллеи, на которой раскачивался с космической амплитудой, впрочем так же, как и другие пацаны. У нас тогда прокладывали трамвайные рельсы и всё, что к ним полагалось, троллеи какое-то время провисали, и ребятня раскачивалась на них, как на качелях. Это было жуткое зрелище. Но крупно не повезло тогда только ему. Он упал с большой высоты и сильно ушиб бедро. Детская шалость обернулась сложной операцией, довольно большой отрезок берцовой кости ему заменили стальной трубкой и целый год пришлось ходить на костылях. В то время он был злой, дерганный и излишне агрессивный.Мне довелось отхватить от него оплеуху за безобидную, на мой взгляд, шутку. Я обиделась на целых десять лет. Следующая наша встреча произошла на Новый год. Он праздновал у себя дома вместе со всей своей институтской группой, а я приехала навестить родителей , и неожиданно встретила его во дворе . Зима в тот год была на редкость мягкая, тёплая, ребята выходили покурить в нейлоновых рубашках, а я в легкой капроновой блузке, через которую призывно просвечивались все мои тогдашние прелести. Как-то так получилось, что я оказалась среди его друзей, и мало того в плотном кольце его рук, раскачиваясь в медляке, под тягучий блюз Глории Гейнер. Краем глаза еще до этого я заметила, что две-три девушки неотступно следуют за ним, и что-то между ними происходит. Потом мы целовались с ним в моём подъезде, и рядом уже никого не было. Никого и ничего. А были нежно порхающие руки, и какие-то сумасшедшие поцелуи, ошеломляющая страсть и потрясающая нежность. Всё происходило так стремительно и желанно, что в какой-то момент я ничего не соображая, рванулась из его объятий и просто сбежала домой. Куда он пошел, и с кем провел остаток новогодней ночи я не знала, и даже не задумывалась об этом. Дня через два за мной приехал мой муж, упал с порога на колени и со слезами на глазах умолял вернуться домой, потому что только в разлуке понял, что никто другой ему не нужен. Этому спектаклю предшествовала наша семейная драма по поводу его измены и моего бегства в родительский дом. Теперь всё это отменялось, я решила поверить и простить предателя. Жизнь показала, что это было неправильное решение, и что разбитую чашку действительно не склеишь. Мы и теперь вместе, живём по инерции, без любви, без страсти, даже без дружбы. Но не конфликтуем, не ругаемся, просто каждый сам по себе. Тогда я этого не знала. Мне предстояло стать мамой. Это была наша вторая попытка. Первая закончилась печально. Наш первенец, девочка, родилась слабенькой, с врожденным пороком сердца и умерла на третий день. Именно после этой смерти всё у нас пошло в разнос. Мы оба пустились во все тяжкие, оба гуляли налево и направо. Но когда его измена стала для меня очевидной я рванула куда подальше. Именно в тот период и произошла наша с Женькой встреча в новогоднюю ночь. Вторая моя дочь родилась через год после этой встречи. Быт наш был не особенно налажен, комнатка маленькая, сон у мужа чуткий и нервный. Ребенок по ночам кричал, муж психовал, не высыпался, я, в свою очередь, испытывала чувство вины и беспомощности и в конце-концов собрала двухмесячную дочку в охапку и рванула через всю страну обратно к родителям, чувствуя, что только там найду помощь и настоящую поддержку. Даже не знаю за какие заслуги, но в самолете мне попался великолепный попутчик, который всю дорогу не спускал моего ребенка с рук, кормил яблочком,соскабливая мякоть чайной ложечкой, баюкал, сюсюкался, и в результате ребенок ни разу не заплакал. Так благополучно мы добрались до Новосибирска, где мой помощник из рук в руки передал меня брату, которого я решила навестить в Дорогино, где они с женой оказались по распределению после окончания института. Квартирка у них в Дорогино оказалась просторной и, не в пример нашей, уютненькой и солнечной. До сих пор помню, как утренние лучи солнца играли на гранях хрустальной вазы, отбрасывая на поверхность стола радужные искры. Моя невестка, на два года младше меня, считала что рано им заводить ребенка, но на мою дочурку набросилась со всей страстью нерастраченного материнства. Утром меня поразила вереница выстиранных ею пеленок и ползунков. - Как же так, Наташка, ты же говорила, что у тебя аллергия на пеленки! - не удержалась я от восклицания. - Так это же своё! - ответила она. - Нет! Это еще не своё! Но теперь я за вас спокойна! - подумала я в тот момент. И угадала, ровно через девять месяцев у них родился сын. У меня даже сложилось впечатление, что Наташка забеременела в ту самую ночь, когда нянчилась с моей дочуркой. Через три дня мне нужно было лететь дальше и мы с братом, который, надо сказать, всегда был чуточку легкомысленным, пошли на станцию, чтобы на каком-то дизеле, в котором он был уверен, доехать до Новосибирска. Но дизель ходил только по четным дням, а мы пришли в нечетный. Поскольку билет был транзитным и вариантов не оставалось, пришлось пешком, среди ночи идти наугад к новосибирскому тракту, который сразу же напугал меня своей необитаемостью. Мы целый час торчали на обочине какой-то грунтовки, которая и была этим самым трактом, и ни один огонек не осветил пугающую черноту сибирской ночи. Ребенок, которого мы, умостив на какой дровеняке, покрытой изморозью, перепеленали и туго перевязали лентами в теплом одеяле, даже не проснулся. Хоть это было хорошо. Но что нас ждёт на этом безлюдном тракте, оставалось загадкой. Еще через час ожидания, из уже утреннего тумана вынырнул какой-то затрапезный, расхлябанный грузовик, на котором мы благополучно прибыли в Толмачево, в тот момент когда мой самолет уже полчаса как был в небе. Но, мне и тут несказанно повезло, на взлетную полосу уже выруливал самолет в Волгоград, и хотя это был не Ростов на Дону, куда я держала свой путь, но по небесным меркам где-то рядом. Специально для меня с дочуркой вылет малость приостановили, прямо к выходу на летное поле подогнали трап, и мы с братом, с ребенком, с вещами, начали подниматься по нему, пока он еще только приближался к самолету. Мне тогда и в голову не приходило, что что-то может произойти не так. Всё было на самом высоком уровне. Брат за руку поздоровался с командиром экипажа, пожелал нам всем счастливого пути, и отбыл на своём персональном трапе подальше от самолета, уже начинавшего свой разбег. А мы с ребенком, были уютно устроены на каких-то суперкомфортных местах в вип-салоне, причем ребенку тут же принесли подвесную люльку. До Волгограда я успела даже поспать, так как изрядно устала, пока мы блуждали ночью по тракту, в поисках попутки и чтобы согреться. Дело ведь было в конце апреля, а там в это время еще холодно. Когда мы приземлились в Волгограде, малютка моя проснулась и требовала еды. Я успела перерегистрировать билет на Ростов на Дону, и нас уже звали на очередную посадку. Пока очередь у стойки медленно двигалась вперед, я успела, сидя в зале ожидания, покормить дочь концентрированным молочком из железной банки, перелив его в стеклянную бутылочку с соской. Греть было негде, да и некогда, но я догадалась заранее засунуть бутылочку в нагрудный карман, и к моменту кормления молоко было комнатной температуры. Мне опять повезло. Мы успели на посадку в числе последних и в Ростов прилетели без приключений. Мои родители, не встретив нас на ростовском рейсе были расстроены, пытали командира экипажа,и стюардесс, но все в один голос твердили, что молодой женщины с ребенком на борту не было. Им ничего не оставалось, как ехать домой. Мы с дочерью приземлились примерно на сорок минут позже, и уже никого не застали из встречавших нас родственников. Я, отстояв очередь, взяла такси и благополучно, раньше своих родных добралась до дома, где соседка вручила мне ключ от квартиры, который мама предусмотрительно ей оставила. Вся квартира была уставлена тюльпанами, легкие занавески порхали, продуваемые теплым апрельским ветерком, солнечные лучи ласково плясали по зеркальной поверхности стеклянного журнального столика. В доме было на редкость торжественно и одновременно уютно. В моей бывшей комнате я обнаружила нарядную детскую кроватку, куда, распеленав, тут же уложила ребенка. Короче, родители застали нас спящими. А дочь моя с этого дня даже ни разу не пискнула, как будто ей только того и было нужно, чтобы мы через всю страну, бросив своего нервного папашу, уехали за тридевять земель к дедушке с бабушкой. Мне тоже стало намного легче и спокойней. Все помогали, все нянчились с малышкой. Я могла даже время от времени встречаться со своими подружками. Где-то через год нашего пребывания у моих родителей в отпуск приехал муж и примерно в то же время произошла наша очередная встреча с Женькой. Вернее, только муж успел уехать, как в свой первый отпуск на побывку к родителям приехал Женька. Тут-то у нас и закрутилось. Как с цепи сорвались. Бродили с ним по ночам, влюбленные, голодные и пылкие. Ни о чем не думали, ничего не планировали, ни за что не собирались отвечать. Я даже ночь ту запомнила, когда забеременела. Даже ощутила как медленно сперма протекла в святая святых, туда, где происходит таинство оплодотворения. С первой секунды почувствовала, что понесла, и не ошиблась. Потом, уже поздней осенью, и то больше с целью уточнить кое-какие детали, призналась Женьке, что жду от него ребенка. Он, как честный малый, сразу же предложил мне руку и сердце, заверив, что будет любить мою старшую дочь, как родную. А я уже совсем другая, беременная, озабоченная, вдруг припомнила всё, и его детскую агрессивность, и ту злополучную оплеуху, и девчонок, которые продолжали виться вокруг него, вдруг решила, что он слишком молод для меня, и вдруг вспомнила, что давно и надолго замужем. Так мы и расстались. Потом он женился, потом развелся, потом опять женился, потом умер. Остались дети от разных жен сын и дочь, и как потом я узнала, еще двое сыновей от разных женщин, с которыми он крутил романы. Но меня это никак не задело, и никак не коснулось, кроме убежденности, что я сделала правильный выбор, вернувшись к мужу. Он всегда очень добросовестно помогал мне с детьми. И что касается именно нас, взрослых, то худо-бедно, всё с нами нормально. А вот детки у меня получились разными. И настолько разными, что уму непостижимо. Именно об этом я хочу поведать в этой своей грустной повести. Но, обо всё по порядку. Моё знакомство со зверюшкой, как я про себя до сих пор называю младшую дочь, началось уже в момент рождения. До этого мы общались с ней инкогнито. Ни она меня не видела, ни я её. Почему-то всю беременность меня со страшной силой тянуло на редиску, и я ела её немерянно, до самых родов. Есть такие сорта редиса, которые хранятся, причем самым прекрасным образом, практически до следующего урожая. Мне это было как нельзя кстати. Впоследствии именно с редиской я связала резкий и злобный нрав своей дочери. На учете по беременности я не стояла, потому что всегда избегала больницы. Помня, как протекали мои первая и вторая беременности, с бесконечными обследованиями, анализами, очередями и абсолютно лишними для меня хлопотами, в третий раз я намеренно никуда не пошла и о своей беременности не заявила. Муж, впервые увидев мой живот на седьмом месяце, в подробности не вдавался, а от всяческих связанных с беременностью процедур вообще был далек, как и полагается мужику. Поэтому, когда в приемном покое роддома акушерка потребовала у меня обменную карту, я с чистой совестью отправила мужа домой, шепнув, что никакой карты нет, а когда он ушел, тут же призналась в этом акушерке. Акушерка была в ужасе. Она реально не знала, что делать, но тут же отправила меня в душ, против которого я активно сопротивлялась, уверяя её, что ребенок уже на подходе. Но мои уверения воздействия не имели, и уже в душе, мне пришлось руками держать головку ребенка и потом самой отыскивать родильный стол и с воплями в раскорячку карабкаться на него, благо, что кто-то вовремя подоспел и помог мне умостить вторую ногу в полукольцо. Таким образом, удерживая руками ребенка, стремительно рвущегося наружу, я дождалась акушерку. А та, в свою очередь, чудом подоспев вовремя, буквально на лету поймала мою зверюшку, вылетевшую ей прямо в руки, как снаряд из жерла пушки. Я буквально вырубилась от болевого шока и только глубокой ночью, обложенная грелками со льдом, пришла в себя от шепота всё той же акушерки, которая слезно умоляла меня ничего не рассказывать начальству о наших таких необычных родах. Я и не собиралась этого делать. В карточке, которую завели уже в роддоме, наряду с другими данными про вес, рост и пол ребенка, было написано, что роды стремительные, и про какую-то шкалу, по которой мой ребенок был чуть ли не идеален. Зверюшка на самом деле родилась на редкость красивой, просто куколка, а не ребенок. Но родилась она ровно в полночь, именно в тот час, когда была зачата двумя обезумевшими от страсти прелюбодеями, то есть нами грешными, мной и Женькой. Акушерка, выбирая между двумя числами тринадцатым и четырнадцатым апреля, выбрала четырнадцатое. И хотя это уже не играло никакой роли, потому что было предопределено заранее, но родилась настоящая ведьмочка, а сам день четырнадцатое апреля считается днем всех ведьм. Вот как мы угадали, даже не помышляя ни о чем таком заранее. Преступная любовь подарила мне преступный плод, но об этом я сначала ничего не знала. Наоборот, когда увидела малышку обомлела от её красоты и кукольности. Думала, что мне необычайно повезло родить такую красотку. Первое же кормление малышки обернулось конфликтом, она, будучи трех дней от роду с таким остервенением вцепилась в сосок, как будто у неё был полный рот остро заточенных зубов, я взвыла от боли, и от неожиданности треснула её кулаком по лбу. Это малость отрезвило людоедку и впоследствии она уже была намного осторожней. Из роддома нас забирали друзья. Муж в это время был на сессии, он уехал как раз перед нашей выпиской, успев передать в палату букет шикарных роз. Роддом был недалеко от дома поэтому мы шли пешком, мы с подругой держа с обеих сторон за руки старшую мою дочь, а новорожденную в красивом конверте доверили нести мужу подруги. Пока наша троица только начала движение, Толик, так звали этого не просто мужа подруги, но и нашего близкого друга, учесал далеко вперед и скрылся в подъезде моего дома. А когда наконец и мы добрались до квартиры, ребенок уже лежал в кроватке, завернутый в мою старую шерстяную кофту. На улице между тем было минус пятьдесят градусов, а дома стояла несусветная жара, пришлось сразу же приоткрыть обросшую сосульками форточку. Мы малость посидели за столом, выпили за здоровье новорожденной, поболтали и я осталась одна со своими двумя малютками, одной четыре дня от роду, другой два года и два месяца. Не знаю, как бы я выкручивалась, если бы не соседка, она совершенно неожиданно для меня в первое же после роддома утро принесла мне пельмени и потом две недели подряд приносила из магазина всё, что я ей заказывала. Так что и с этим никаких трудностей у меня не было. А потом и вовсе всё пошло, как по маслу. Муж сразу же после сессии отбыл в очередную экспедицию и мы в очередной раз увидели его только поздней осенью, когда моя младшенькая уже вовсю разгуливала по кроватке, а старшая уже ходила в детский сад. В этот период нашей жизни зверюшка еще никак не проявляла свой злобный нрав и была в общем то вполне сносным ребенком. Всё началось намного позже. Впервые я заметила какие-то странности в её поведении, когда ей было четыре года. Однажды я застала её в песочнице, которую было видно из кухонного окна, как на ладони, перекладывающей с места на место четырех дохлых цыплят. Она присыпала их песком, закапывала по очереди в ямки, потом откапывала, стряхивала с них песок и снова закапывала. При этом вела себя абсолютно бесстрастно, не выражая никаких эмоций. На мой вопрос, где она их взяла, дочурка повела меня за руку за угол сарая к соседскому курятнику, приоткрыла дверцу загородки и ловко в один момент выхватила из стайки цыплят, столпившихся у поилки, одного цыпленка, а когда раскрыла ладонь, показывая мне добычу, бедный птенчик уже едва подавал признаки жизни. Уже потом неоднократно мне приходилось наблюдать дохлых мышей, каким-то чудом оказавшихся среди детских игрушек, полные тазы ящериц и лягушек, дохлых аквариумных рыбок, оказывающихся под крышками детских кастрюлек, позже придушенных котят и покусанных щенков. Но сама я в те годы была спокойной, как удав, еще ничего не могло вывести меня из равновесия. Я не заостряла внимание на всех этих странностях,и, кстати, странности закончились, начался другой период, когда моя младшая дочь стала тащить в дом всю живность, которую ей удавалось выклянчить у друзей, выпросить в зоомагазине, подобрать на улице. Так сменяя друг друга у нас перебывали крысы всех мастей, хомяки, джунгарики, морские свинки, рыбки, кошки, собаки и одно время жил даже дятел по кличке Ерофей. Я не сопротивлялась этому нашествию, думала, что забота о животных смягчит жесткий нрав моей дочурки. Может так оно и было, у неё и сейчас в доме живут рыбки и какой-то заморский кот, которого она кормит сырым мясом. А тогда в раннем детстве. Я так и не уяснила, какую роль сыграли животные в воспитании конкретно моего ребенка, как и не поняла до сих пор за что можно любить крыс, даже если они домашние. А вот то, что ребенок мой рос каким-то необычным, видно было невооруженным глазом. Когда мне довелось перевести её из одного детского сада в другой, я ощутила это в полной мере. Она ровно год не разговаривала ни с кем в группе и никак не реагировала на воспитателей и нянечек. Те встречали меня упреками, у вас что, ребенок глухой и немой, ни с кем не разговаривает, ничего не слышит и не слушает. А дело было в том, что в прежнем детском саду у неё осталась подружка, с которой её неожиданно разлучили. Так впервые я узнала, насколько тяжелый и мрачный характер у моей дочери. Только когда через год она заговорила, все с удивлением увидели, что она знает всё, что положено в её возрасте и даже больше других, а тексты запоминает целыми страницами. С тех пор её показывали разным комиссиям в качестве главного достижения в воспитании на показательных занятиях, где она без запинки декламировала стихи, пересказывала рассказы, описывала картины и даже делала карандашные наброски членов комиссии, поскольку при этом еще хорошо рисовала с натуры. Про школу я ничего подобного сказать не могу, к тому времени она поняла, что дисциплина не для неё и уже в первом классе начала выдавать фортели.Даже на первое сентября в первый класс мне пришлось тащить её чуть ли не волоком. Потом изо дня в день она всячески пыталась бойкотировать всё, что задавали в школе. Она часами сидела рядом со мной на моей работе, куда я её приводила после школы, и ничего не делала, пользуясь тем, что в кабинете, где кроме меня работают другие люди, я не могу её заставить, не могу повысить на неё голос, не могу ничего потребовать, и когда однажды в гробовой тишине кабинета, как выстрел, прозвучала моя звонкая пощечина по её наглой морденке, мои коллеги в ужасе повскакивали с мест и долго еще не могли прийти в себя от испуга. Но сопротивление было сломлено и с тех пор она начала писать свои каракули в тетрадь, как бы делая мне этим одолжение, а заодно и всем другим, кто был в кабинете. Шли годы. Дочь моя взрослела. И еще не раз и не два показывала свой крутой и злобный нрав. Однажды, когда она уже была в восьмом классе, я, случайно, открыла дверь квартиры как раз в тот момент когда дочурка со всей дури влепила кулаком в глаз соседскому пацану. Оказывается он посмел крикнуть ей вслед какие-то неприятные слова, пока она павой шествовала через двор. Потом, уже повзрослевшей девушкой, отлупила мужа своей двоюродной сестры, потому что та опрометчиво пожаловалась на него в разговоре. Я с трудом утащила её подальше от разборок, опасаясь, что дочурка может получить в ответ оплеуху, или того хуже. Но сама она почему-то никогда ничего не опасалась. Я всё время надеялась, что с годами дочка остепенится. Но, прежде чем наступила последняя и уже необратимая фаза нашего отдаления друг от друга, я успела наслушаться и насмотреться такой жути, о существовании которой даже не подозревала, что это возможно. Во-первых, она влюбилась в пьяницу, и вдруг ни с того ни с сего стала пить, как сапожник, всецело разделяя интересы возлюбленного. Возлюбленный оказался хитер и коварен. Он никак не желал смириться с моим требованием вести трезвый образ жизни. Употребляя все своё обаяние, которого, впрочем, не был лишен, он старался всю семью втянуть в пьянку, устраивая пикники по поводу и без повода. С огромным трудом, пожертвовав, кстати, собственным целомудрием, мы удалось их рассорить. Благополучно забыв о том, чего мне это стоило, дочь впоследствии начала утверждать, что всегда была убежденной трезвенницей. Но вышла замуж как раз-таки за пьющего человека. Сначала она как-то мирилась с этим его недостатком, потом начала наезжать, и притом наезжать неслабо. Она по чем зря оскорбляла своего мужа, рассорилась со всеми его родственниками, возненавидела мать, отца, брата и даже его племянников. Костерила их почем зря, не стесняясь никого и ничего, ругала последними словами. Несколько раз став свидетельницей этих разборок, я перестала к ним приезжать, мне было стыдно и неуютно в их доме. Но пик отношений наступил в тот момент, когда она уже в мой адрес стала посылать оскорбления и проклятия, не стесняясь своего сына, она оскорбляла меня гадко и несправедливо, раз за разом припоминая, как когда-то в далеком прошлом я остригла ей волосы, в наказание за порезанную куртку и за то, что они , или она, я так до сих пор и не знаю точно кто, расписали иголкой любимый бабушкин секретер, сломали, вырвав "с мясом" клавиши на пианино, за то что я пыталась отлупить их с сестрой, когда они камнями кидали в молочных поросят, и вроде бы даже убили, по словам хозяйки, одного из них, за то что жгли чужие письма в чужих почтовых ящиках. Да за многие вещи в детстве они обе-две просили ремня, но отлупить толком я их не могла, потому что всегда была маленькой и тщедушной, и просто физически не могла осилить двух непослушных хулиганок. Но старшая дочь выросла беззлобной, не затаив на меня никакой обиды, а вот зверюшка, как и полагается зверюшкам, всю жизнь таила злобу и только ждала удобного момента, когда мать совсем постареет и обессилит, чтобы наброситься на неё с кулаками. И вот в тот момент, когда я не выдержав оскорблений, стукнула ей по лбу полупустой пластиковой бутылкой, с единственной целью, заткнуть грязный фонтан её нецензурной брани, она кинулась на меня как пантера, она вцепилась в меня своими остро отточенными когтями, она рвала мою спину в клочья, она раздирала моё лицо, она вымазала моей кровью всю свою довольную физиономию, и я видела как победно сверкают её сумасшедшие глаза, и если бы на крики не прибежала старшая дочь и не оттащила от меня свою сестренку, не известно чем бы вообще закончилась наша баталия. С тех пор я стараюсь с ней не пересекаться. Очень редко говорю даже по телефону, и внука вижу гораздо чаще, чем его мать, свою родную дочь. Недавно она жаловалась мне, что сын её не слушается, грубит, и даже замахнулся кулаком и толкнул так сильно, что она едва удержалась на ногах. О, Боги! Чем я провинилась перед вами, перед этой зверюшкой. За что вы так жестоко наказываете нас и наших детей. Рожденный по большой любви ребенок не унаследовал от своих родителей способности к любви и ласке. Потому что был зачат в ночь, когда большая круглая луна, не ведая стыда, следила за каждым движением влюбленных, и наверное, из зависти сглазила новорожденную девочку. Наделила её кукольной красотой, но вместе с ней и звериным нравом. Рожденная в любви, вопреки всему, оказалась злобной и неуживчивой, а теперь, похоже, передала это сыну. Грустная история.