Сама того не ведая, словлю когда-нибудь такое время года, которое, как ближе к ноябрю, охотником становится и водой, в моём же доме, около двери в утробе коридорной галереи меня отловит и обматерит, прикончит и не сделает сильнее. Во имя правды, вовсе не со зла, затем что есть спокойствие и воля. а счастья-то, а счастья-то нема. И вот тогда моё лицо, обточенное болью, распаханное тьмой, покинет тьма, рассыпятся любые полутени: я, кажется, в кого-то влюблена, безвольно, беспокойно, с воскресенья по воскресенье. Радуется льду Угрюм-река, не скованная льдами. я, кажется, кого-то не люблю, и люди, и пространство между нами, коробочки расцвеченных домов. И тёмное, чтоб выглядеть темнее, в самом себе выискивает зло, придумывает свет, аборигенов, которые, коль двое, то вальтом, вмещаются, попыхивая зноем, в не то диван, в не то кровать, в не то разбитое дрожащее каноэ.