* * *
На другой стороне портала щеколда пришла в движение и дверь с виноградными гроздьями приоткрылась — на дюйм или около. Это увидел Джимми и крикнул: «Шлюз открывается!» Маклохлан — бледный, страдающий, объявил подопечным:
- Внимание! Я должен пойти и выяснить, какая там ситуация! Минут через пять, пожалуйста, начинаем перемещение! В шлюз проходим по курсам! Ответственный — Виргарт Марвенсен!
На этом — готовый к худшему — к тому, что альтернативщица наказана за непочтительность, он проник в коридор за дверью и минуту спустя обнаружил, что беспокоиться не о чем: мисс Блэкуотер была с проректором — живая и невредимая. Джош прошептал: «Слава богу…» — но тут же дрогнул от ужаса, осознав, что ладонь Эртебрана лежит на плече первокурсницы. По истечении паузы, возникшей невольным образом, Лээст спросил с улыбкой:
— Объясните, ардор Маклохлан, как вы смогли оставить вверенных вам учащихся?
Джошуа, потрясённый эртебрановским поведением — даже не сколько вольным, сколько буквально кощунственным, ответил:
- Прошу простить меня. Я взял на себя ответственность оставить их с Виргартом Марвенсеном. Я просто хотел убедиться, что рэа Блэкуотер в порядке и её не дезинтегрировали.
— Неужели? — спросил проректор. — А теперь приведите, пожалуйста, хоть один пример из истории по части дезинтеграции. Эртаоны, ардор Маклохлан, отличаются крайней гуманностью. Не надо пугать студентов глупыми суевериями. Арвеартцу бы было простительно, с их бесконечной набожностью, но лично вам — я не думаю.
— Экдор Эртебран, простите, — смиренно ответил Джошуа, — но просто мне показалось, что, поскольку рэа Блэкуотер пока что не подготовлена к общению с эртаонами, то, в случае их присутствия, я имею в виду — визуального, могла бы возникнуть в принципе нежелательная ситуация…
— Которую вы в результате решили предотвратить?
«Предотвращать уже поздно, — невольно подумал Джошуа. — Его она встретила первым, и случилось самое страшное…»
Молчание затянулось. Глаза у проректора сузились. Астролог тут же почувствовал, что ему не хватает дыхания. Он прохрипел через силу:
— П-приношу свои извинения…
Эртебран прекратил воздействие и велел в бесстрастной тональности:
— Ардор, выполняйте, пожалуйста, свои прямые обязанности. Что до всего остального, то помните, где вы находитесь и кем вы при этом являетесь, и ведите себя соответственно. Остальное вас не касается.
Джошуа поклонился — униженный в высшей степени. Именно в это мгновение Марвенсен крикнул:
- Внимание! Брайтон, умерь эмоции! Томас, первым, пожалуйста! Маккафрей, забыл бейсболку! Третий курс, передайте кепку! Второкурсники, не наваливайте…
Когда стрелки на часиках Джины указали на 20 : 11, Лээст, встречавший студентов, поздоровался за руку с Виргартом и объявил:
— Арверы, покидаем портал по курсам! Быстро распределяемся! Уайтстоун, прошу с первокурсниками! И местное время, кстати, двадцать минут девятого!
Джина, невольно ахнув, принялась подкручивать стрелочки, а Марвенсен, снизив голос, тихо сказал проректору, что на той стороне портала Верона сильно расстроилась, в результате сбежала на улицу и что он кое-как отыскал её и обнаружил зарёванной. На это Лээст ответил, что в курсе происходящего.
— Экдор! — подскочил к ним Джимми. — А вы, случайно, не знаете, почему эртаоны отсутствуют?! С чем это может быть связано?! С ослаблением их влияния?!
Проректор слегка опешил, но вспомнил характеристику из школьного файла Брайтона — отнюдь не комплементарную, и с мыслью: «Мы отшлифуем», — ответил нахалу фразой:
— Ардор, потрудитесь запомнить одно золотое правило. Нельзя прерывать беседующих, не принося извинения. И хочу напомнить другое — эта тема не обсуждается.
Джимми воскликнул: «Естественно!» — и быстро сместился к выходу.
— Да уж, — вздохнул проректор, — с этим фруктом мы точно намаемся.
— Факт, — согласился Виргарт. — Как ваша модель? Заканчиваете?
Лээст кивнул с согласием:
— Остался один показатель. Самый главный. Выведу к августу.
Семикурсник вздохнул с тревогой и посмотрел на Джошуа. Профессор сидел за баром. Лицо его было хмурым, правая бровь подёргивалась. Верона сидела рядом и решала его судоку; вернее — уже решила, поскольку на ту секунду возвращала журнальчик астрологу. Маклохлан, с кривой ухмылкой, сунул журнальчик в сумку и пошёл выводить первокурсников, выполняя свои обязанности. Таким образом, первыми вышли: астролог — крайне подавленный, Джина — в мечтах и надеждах романтического характера, Арриго — опять в наушниках, Джимми — с коварными планами подсунуть Томасу «пукалку» или ампулу с серным запахом и Томас с двумя рюкзаками — коричневым и оранжевым. Следом прошли второкурсники и далее — все по очереди, вплоть до седьмого курса во главе с опечаленным Марвенсеном. Маккафрей, застрявший у арки — из-за собственной нерешительности, был обнаружен проректором и препровождён на выход с напутствием быть решительнее:
- Смелее, смелее, юноша! — призвал Эртебран, посмеиваясь.
Как только Маккафрей вышел, а Лээст — ещё улыбающийся, прислонился к стене — между факелами, Верона встала со стула, быстро прошла мимо столиков и замерла напротив.
— Ну как ты? — спросил он. — Лучше? Утрясается потихонечку?
Она опустила голову, опять не справляясь — физически — ни с его красотой, ни с чувствами — теми, что он спровоцировал — глубокими и безудержными. Эртебран протянул к ней руку, положил на плечо, привлёк к себе — хрупкую и дрожащую, и произнёс: «Мы вместе. Это самое главное. Сейчас это самое главное…» — а Верона, крепко зажмурившись, перестала дышать от волнения — вновь её окатившего. Проректор погладил ей волосы — от узла, высоко подколотого, — до косточек позвоночника:
— Моя золотая… знаешь? я должен сказать тебе кое-что…
Признание было прервано — просигналившим деквиантером. Со словами: «Прости. Секундочку…» —Эртебран чуть сместился в сторону и ответил:
— Папа, я слушаю… Нет, ещё нет… Разумеется… Посмотрим по обстоятельствам… Да… Хорошо… Сегодня же… Нет, ожидаем парусника…
Послышалось звонкое треньканье. Дверь отворилась, скрипнув, и заглянувший Джошуа прервал их уединение — само по себе недолгое, но много чего засвидетельствовавшее в аспекте вопросов будущего:
— Простите меня, пожалуйста, но фрегат уже приближается…
* * *
Покинув портал вслед за Лээстом, Верона — недоумевающая — по части его изречения: «Нет, ожидаем парусника», — и фразы экдора Маклохлана: «Фрегат уже приближается», — увидела небо — синее, такое же яркое море — закатное, в красных подпалинах, и плывущий вдали по небу прекрасный огромный трёхмачтовик. Картина — сюрреалистичная, связалась в её сознании с тем обещанием Джона, что было дано в реальности, совмещённой с другой реальностью: «Следующая встреча превзойдёт твои ожидания…» Проректор остановился:
— Смотри, — произнёс он, — корабль. Такой мы зовём «фрегатом», хотя сходство, конечно, условное. Парусник — эртаонский. На нём, согласно традиции, они доставляют до Замка студентов-альтернативщиков.
— А где мы? На уровне Дублина?
— Нет, мы гораздо севернее. И к северу от Игеварта. До города семь энкатеров. Место, как видишь, красивое, но иногда слишком ветреное, — последнее было добавлено, поскольку Верона прищурилась, а полы плаща его — длинного — распахнулись в разные стороны. — Очки бы не помешали, — высказал он в заключение, параллельно начав застёгиваться. — У тебя с собой есть какие-нибудь?
Оторвавшись глазами от парусника, Верона смущённо ответила:
— Экдор Эртебран, вы знаете, я ими как-то не пользуюсь. То есть не слишком часто. Они у меня ломаются.
— Понятно, — сказал проректор, застегнув свой плащ на все пуговицы, — но вот эти не поломаются…
«Эти» очки оказались тёмного цвета полоской с красивыми узкими дужками, инкрустированными бриллиантами — чёрной сверкающей россыпью.
— Вот, — сказал Лээст, — надень их, и носи в своё удовольствие.
— Нет! — отказалась Верона. — Экдор Эртебран, простите, но такие вещи не дарятся!
— Нет, возьми. Я настаиваю. Очки здесь — необходимость, с учётом полётов на Ястребах.
Возражать Эртебрану вторично Верона уже не осмелилась. Очки, как сразу же выяснилось, обладали тремя достоинствами — они приглушали яркость, высветляли все затемнённое и прибавляли резкости предметам на расстоянии.
Марвенсен и Маклохлан, наблюдавшие сцену издали, обменялись короткими взглядами.
— Эртебран рискует по-крупному, — откомментировал Джошуа в наиболее мрачной тональности. — И, кстати, я не сказал тебе. Я тут успел рассчитать на него… самую приблизительную. Данных, увы, недостаточно.
— И что? — спросил Виргарт. — Вписывается?
— Верона? Естественно, вписывается. У него появляется женщина и в августе всё заканчивается невообразимым хаосом. После августа не просчитывается.
В тот момент с подлетавшего парусника послышались звуки — чудесные — высокие и протяжные.
— Это — рог, — пояснил проректор. — Эртаонский сигнал прибытия. Каждый раз, когда я его слышу, внутри всё переворачивается.
Верона секунд пятнадцать зачарованно слушала музыку, а затем, приглядевшись, спросила:
— Там ведь корона на парусе? У них что, такая символика?
Эртебран прошептал: «Не может быть…» — но сам, напрягая зрение, разглядел и корону со стрелами, и форштевень в хрустале — сверкающем, и стаксели на бушприте — не белые - золотистые, в результате чего был вынужден сначала сказать Вероне: «Ты проходи к первокурсникам», — а затем объявить:
— Внимание! Арверы, пожалуйста, слушаем!..
«Что за чёрт?! — удивился Джошуа. — Во время сигнала не принято… Неужели случилось что-нибудь?!»
Студенты умолкли разом. Проректор слегка прокашлялся и произнёс — с волнением:
— Парусник, что мы видим, из эркадорской флотилии! Соответственно, форма приветствия отличается от привычной вам!
Новость была шокирующей. Джимми вскричал: «Ни фига себе!» Арриго присвистнул: «Ну надо же!» - Маккафрей в страхе зажмурился, а Томас сказал Вероне:
— Фрегат одного из Создателей. Прецедентов в истории не было.
— Арверы, — призвал проректор, — прошу вас занять позиции!
Студенты, стоявшие курсами, отставили вещи в сторону, перестроились в ровные линии и замерли в ожидании. Звучание рога усилилось. Корабль стал разворачиваться, сверкая в закатном солнце — и золотыми символами, и светящимися кристаллами. Борт прекрасного парусника украшала корона из золота и огромная надпись — сияющая — из объёмных по виду символов — загадочных иероглифов, на что Джимми воскликнул:
— Уау! Это ж хрусталь! Риззгиррский! На сто триллионов, как минимум!
Томас взглянул на Верону, чей взгляд был прикован к надписи:
— Слово на эртаане. Мы немного знакомы с их письменностью, но толком не представляем, как он звучит в действительности.
Сама она, констатируя, что точно же такая надпись была на бутылке «шампанского», что служила им лампой в Гамлете, подумала: «Джон, вы рядом? Вы наконец проявитесь?»
— Модели подобных парусников, — продолжал рассказывать Девидсон, — есть в каждом музее истории, но мы из смертных — единственные, кто увидел фрегат воочию.
— Да! — подтвердил Арриго. — Мы оказались первыми!
— Теперь попадём в анналы! — воскликнул Джимми с уверенностью.
Корабль, развернувшись полностью, замер — завис в отдалении, в полусотне метров от берега — во всем своём великолепии, с парусами, от солнца чуть розовыми, вызывая, помимо прочего, ощущение чуда — вершащегося — небывалого и невиданного. Мелодия рога — торжественная — достигла своей кульминации — по красоте и силе, и смолкла, растаяв в воздухе.
— Арверы, — сказал проректор, — выполняем форму приветствия эртаона первого уровня, Величайшего из Великих, Сына Первой Звезды — Эркадора, и его Высочайших Советников. Первый курс, начинайте, пожалуйста…
Верона — крайняя в линии — стоящая слева от Томаса, повторила за ним его действия — те, что одновременно выполняли Арриго с Брайтоном и, встав на колени, как юноши, сместила очки повыше и опустила голову — лбом к каменистой поверхности. Эамон, преисполненный ужаса — от мысли, что Артвенгары — Великие Артвенгары — в курсе происходящего и видят его, возможно, — толстого и неуклюжего, бездарного и нелепого, склонился — последним в компании, и умудрился удариться. Следом за первой линией, представленной первокурсниками, форму приветствия выполнили студенты второго курса — гораздо более собранные; и так — постепенно — по очереди — остальные альтернативщики — с отрадной для Лээста слаженностью, на что он сказал:
— Прекрасно! Ардор Маклохлан, пожалуйста…
Джош, выполняя приветствие, опустился в футе от Марвенсена и, не удержавшись, шепнул ему:
- Пока не визуализируются. Берегут наши нервы, видимо.
— Подожди! — отозвался Виргарт. — Сейчас как возьмут да появятся!
— В жизни бы не подумал, что с нами случится подобное!
Пока они перешёптывались, Эртебран посчитал своим долгом произнести в завершение:
— Вознесём хвалу Эркадору, Сыну Первой Звезды, Всесильному, Величайшему из Великих — эртаону первого уровня, и его Высочайшим Советникам!
Затем он встал на колени и склонился — с теми идеями, что его объяснению в шлюзе могли помешать умышленно по причине такого события — более чем выдающегося: «Это в связи с юбилеем. Честь, конечно, невиданная. Объясниться придётся завтра. Хотя будет лучше, наверное, отложить до начала августа. Рассчитаю модель и скажу ей… Ось сместилась на три семнадцатых. Не нравится мне всё это… Эркадору Великому слава… Надеюсь, погрешность, не более. И слава Великим Создателям… Надо будет спросить у Джошуа…»
Верона в эти мгновения пыталась осмыслить главное, начиная со встречи с Джоном — той самой, месячной давности, и кончая короной и стрелами — простым лаконичным символом — слишком простым, казалось бы, для тех, кто правит материей на всех существующих уровнях: «Вот „паруса“ и „музыка“… Джон, вы точно появитесь? Папа, ты жив… прости меня… Если б я знала заранее… просто всё это так неожиданно… И экдор Эртебран… о боже мой… мама не преувеличивала: „Когда я его увидела, то чуть не упала в обморок…“ Я тоже чуть не упала… то есть упала бы сразу же, но он меня стабилизировал… Что он хотел сказать мне? Какой он красивый, господи… Такой же, как Джон, наверное… Долго нас телепортируют… Наверное, слушают каждого… Как они к нам относятся? Действительно как к „питекантропам“? Хотя нет, по-другому, естественно, поскольку мы их наследники… Символика очень странная… слишком уж человеческая… и все эти преклонения… Как-то по-древнеегипетски… Аменхотеп Четвёртый… Хвала Эхнатону Великому и его Высочайшим Советникам…»
На секунду ей показалось, что земля вдруг стала проваливаться. Она вздрогнула от неожиданности и тут же услышала брайтоновское: «Блэкуотер, нас перекинули!» Открыв глаза — с убеждением, что «хвала Эркадору с Советниками» — не просто вопрос формальности, а требование — реальное, что мысли их контролируются и что сам Эркадор, вероятно, в курсе происходящего, она прошептала: «Простите меня», — и начала осматриваться. Двухуровневая палуба, канаты, бочонки, ванты, паруса в полнеба — огромные. Эамон продолжал выкликивать:
— Эркадору-Властителю слава! Великому Эркадору! Сыну Первой Звезды! Величайшему! Всемогущему и Всесильному!
— Маккафрей, ну-ка вставайте! — обратился к нему Аримани, имитируя голос проректора, отчего Эамон подпрыгнул и стал озираться в ужасе, чем вызвал веселье у Брайтона и скептический взгляд у Девидсона.
Так потекли секунды. Томас хранил молчание. Эамон, обливаясь потом, бормотал: «Святые Создатели…» Джимми потрогал палубу и произнёс с уверенностью:
— Должно быть, тик или лиственница.
— Нет, — возразил Аримани. — Это — риззгиррское дерево. Эртаоны не стали бы пользоваться земными материалами. И, кстати, к слову о птичках… Они уже здесь, по-моему. Ощущаете их присутствие?
— Ощущаем! — воскликнул Джимми. — Блэкуотер, мурашки! Чувствуешь?!
Верона, глаза которой обращались к корме трёхмачтовика — самой высокой палубе, последнюю треть минуты, согласно потоку энергии, резко возникшему в воздухе, спросила: «Да неужели?» — и посмотрела на Томаса, который сам, в свою очередь, перестал сканировать палубу и тихо сказал:
— Команда. Ребята, я предлагаю повторить процедуру приветствия.
Предложение было принято — от каждого с разной реакцией. Эамон повалился первым и вернулся к своим причитаниям: «Эркадору Великому слава!» Арриго кивнул с согласием, а Джимми, напротив, высказал:
— Кланяйся тут не кланяйся, им это всё до лампочки! Эй, подтверди, Блэкуотер, в Иртаре небось не кланяются и живут себе припеваючи!
Верона, вспомнив период, когда ей и другим первоклассницам приходилось разучивать книксены — разные виды книксенов на разные ситуации, выполнила приветствие одновременно с Томасом, всегда принимавшим решения, оптимальные по характеру, и никак на отреагировала на предположение Брайтона.
Через тридцать секунд примерно к грот-мачте телепортировали всех прочих альтернативщиков, а также — последним — Лээста, который, поднявшись быстро, осмотрелся с предельным вниманием и объявил после этого:
— Арверы, встаём, пожалуйста! Места вам известны, я думаю! Стараемся их придерживаться, но перемещаться по палубе в целом не возбраняется!
Не успел он закончить высказывание, как Джимми, воскликнув: «Мы первые!» — понёсся к правому борту и просунулся между вантами, в ожидании отправления. Девидсон и Аримани объединились с приятелями — студентами-второкурсниками. Верона сместилась к мачте — рассмотреть «риззгиррское дерево», насыщенное узорами и сверкающее вкраплениями, вероятно — тоже хрустальными, а все остальные студенты, исключая «сына Ирландии», а также Джину и Виргарта, перешли от центральной мачты на переднюю часть — закруглённую, с углублением по периметру. Отследив их перемещение, проректор, а с ним и Джошуа, встали у левого борта — рядом с двумя бочонками, подходящими для сидения. Джош вытащил сигареты, а Лээст спросил: «Как там в Дублине?»
— Да всё так же, — ответил Джошуа. — Я там пробыл до июля, а потом уехал в Австралию. Джон там жил, по последним сведениям, но я не сумел разыскать его.
Эамон кое-как поднялся и застыл в неподдельном ужасе, в результате чего Верона повторила совет проректора:
— Смелее, смелее, юноша! Пройдите к ардору Девидсону!
Маккафрей отправился к Томасу, пытаясь идти на цыпочках, а сама Верона, похмыкивая, направилась к Джине и Виргарту, что выбрали себе место у правого борта парусника. Знакомство было оформлено улыбками и объятием. После обмена фразами, общими по характеру, Джина поправила волосы — красиво подвитые локоны, несколько растрепавшиеся, кинула взгляд на Лээста и спросила:
— Как ты осмелилась?! Виргарт тут поделился! Ты сама написала проректору?!
— Сама, — подтвердила Верона. — Положение было безвыходным.
— Да уж! — вмешался Марвенсен. — С твоим-то баллом по Эйверу?!
Эртаонский корабль тем временем ускорил своё движение и, рассекая воздух, устремился в южную сторону. Пока Джина, в своей манере, со свойственной ей медлительностью и достаточно долгим осмысливанием, расспрашивала Верону об Иртаре и Калифорнии, белые скалы вдоль берега неожиданно стали ажурными. Навстречу поплыли башни — гирляндой, причудливо вырезанной, с устремлёнными в небо шпилями и с прозрачными галереями. Марвенсен оживился и сказал с воодушевлением:
- Наш Игеварт! Столица! Самый красивый город! Аналогов не имеется!
Верона не стала оспаривать, хотя пребывала в уверенности, что нет красивее места, чем Реевард в Иртаре, а Виргарт решил продолжить, бравируя компетентностью:
— Игевартская архитектура — дело рук Отцов-Прародителей. Его со́здали в первом веке. Технология уникальная…
Пока он просвещал своих слушательниц о строительных технологиях, корабль поднялся выше и белые башни города утонули в закатном мареве. Джина, слегка озябшая, достала из сумки пончо и быстро в него закуталась, на что Лээст подумал: «Холодно. Верона, боюсь, замёрзнет… Эта курточка слишком лёгкая…» Джош, давно убедившийся, что проректор, не отрываясь, постоянно глядит в её сторону и в глазах его то и дело проявляются те эмоции, которых никто до этого пока ещё в нём не свидетельствовал, посчитал своим долгом отвлечь его:
— Я в июне чуть не женился, — поведал он в мрачной тональности. — Подвернулась одна красавица. Вроде бы скульптор, по-моему. Художник по декорациям.
— И что? — спросил Лээст. — Всё кончено?
— Ага, — ухмыльнулся Джошуа. — Застукал её случайно, ну и выставил после этого.
— С кем-то или за чем-то?
Маклохлан извлёк бумажник, помахал им с пренебрежением и ответил: «Пятнадцать тысяч! Присвоила без разрешения!»
— Бывает, — вздохнул проректор. — Хорошо, что заметил вовремя. Жениться всегда успеется.
«А лучше вообще не жениться…» — хотел было высказать Джошуа, но, покосившись на девушек, стоявших в компании Марвенсена, тоже вздохнул и промолвил:
— Если есть на ком, разумеется…
* * *
Через какое-то время Виргарт оставил девушек и отправился к семикурсникам. Как только он отдалился — в направлении носа парусника, Верона спросила тихо:
— Так что тут у вас с эртаонами? Я, конечно, была шокирована, когда узнала от Томаса, что Арвеарт был создан какими-то гуманоидами.
— Ты что?! — испугалась Джина. — О них говорить запрещается! Если узнает кто-нибудь, то нас отчислят сегодня же!
Верона, взглянув направо — на корму, уже затемнённую — оседавшими быстро сумерками, села на тёплую палубу и заметила саркастически:
— Между прочим, Маклохлан слышал, как мы о них разговаривали, но никак не отреагировал, так что я сомневаюсь в истинности подобного утверждения.
Джина сперва задумалась, но тут же нашла оправдание:
— Вы говорили в Дублине! Это — большая разница!
Верона, как в случае с Джошуа, осознав, что деваться некуда, кроме как применить суггестию, извинилась мысленным образом перед командой парусника и спросила с прежней иронией:
— Ты действительно полагаешь, что мы никогда не будем обсуждать их каким-либо образом? Насколько ты в этом уверена?
Джина тут же воскликнула: «Уверена стопроцентно!» — но спустя секунду почувствовала, что на деле бояться нечего и что — больше того — Верона нуждается в объяснениях. Осознание этого факта, сопряжённое с тем обстоятельством, что Джина сообразила, что сможет найти в Вероне достойного конфидента по вопросам любого характера, изменило её отношение весьма кардинальным образом.
— А что ты о них узнала? — спросила она с интонацией, означавшей её согласие.
— Только то, что они представлены какими-то разными уровнями. И ещё — что они прекрасны, и что мы для них — питекантропы. Маклохлан предупредил меня не смотреть на них по возможности.
— Так и есть, — подтвердила Джина, скосив глаза на астролога, чей вид вполне соответствовал термину «доисторический» — в силу его небритости, угрюмости и лохматости: — Они — как экдор проректор, но чуть моложе физически. Им всем — двадцать пять по виду, даже тем, кто третьего уровня.
Верона, стараясь не выдать возникшего в ней отношения — отношения к Эртебрану — переставшего быть платоническим и ставшего неуправляемым, спросила:
— А он — единственный? Я имею в виду… арвеартцы… Внешне они обычные или всё-таки есть исключения?
— Есть, — подтвердила Джина, — но они — такие, как Марвенсен. Вроде бы всё на месте, но если сравнивать с Лээстом… Чего-то им не хватает. Чего-то самого важного.
— Интеллекта, по всей вероятности. Интеллект, при прочих достоинствах, в мужчине самое главное.
Джина немного подумала, кинула взгляд на Томаса — с оценивающим значением, и спросила:
— А как его выявить? Как ты, к примеру, вычислишь, что Томас умнее Брайтона? То есть интеллектуальнее?
— Ничего вычислять не надо. Исходи из их поведения. Но мы отвлеклись, по-моему.
— Да! — спохватилась Джина. Глаза её засверкали от нервного возбуждения: — В общем, слушай! Самое главное! Арвеарт был создан искусственно! Говорят, эртаоны хотели воссоздать свою цивилизацию! У них там случилось что-то на межгалактическом уровне, они оказались без женщин и жили так очень долго, а потом они нас обнаружили и тогда они выбрали девушек! Самых красивых, считается, и забрали их в ту вселенную, в которой всё это создали!
Верона, внимательно слушая все эти пояснения, продолжала смотреть — не на Лээста, а на корму фрегата, и пыталась себе представить, каково это — быть бессмертными, и остаться вдруг одинокими, и отыскать случайно вполне подходящих для скрещивания красивых, но глупых девушек…
— И те, кто у них родился, тоже были мужчинами и это как раз и были эртаоны третьего уровня! Им опять подобрали девушек, а дальше всё уже было, как при обычном развитии! — выпалив это залпом, Джина чуть успокоилась, перевела дыхание, подтянула поближе сумку с монограммой Prada Milano и извлекла косметичку, чтобы немного подкраситься.
— Ясно, — сказала Верона. — Так значит, ты полагаешь, что из этой затеи с девушками совсем ничего не вышло? Всё было зря, получается?
Джина накрасила губы, невзирая на то обстоятельство, что в темноте — сгущавшейся — оттенки теряли значение, и ответила в новой тональности — теперь уже опечаленной:
— Ну да. Ничего, естественно. Они же нас игнорируют.
Верона, память которой воскрешала недавние образы Эрвеартвеарона Терстдарана — как он ходил, смеялся, пил Guinness и ел баранину, с азартом водил машину, бродил босиком по берегу, и давние образы Джона — как он поливал помидоры, расставлял на столе тарелки, рвал спелые сливы с веток, разбирал с ней схемы к конструкторам, объяснял, как рисуются лошади, учил, как делать мороженое, копался в моторе Форда, — тысячи разных образов, возразила:
— Не игнорируют. Мы для них — жизнь, Джина. Мы для них — самое главное. Ты никогда не думала, что «естественное развитие» с подачи такого рода — более чем искусственное? Эксперимент не закончен. Возможно, он только начат, с учётом того аспекта, что с точки зрения вечности их время неограниченно.
— Закончен, — вздохнула Джина. — Способности арвеартцев из века в век деградируют.
— А как же экдор проректор?! Он что — пример деградации?!
— Экдор Эртебран — исключение! Это яснее ясного!
— Джина, яснее ясного, что мы знаем о них ровно столько же, сколько знают простейшие в склянке о жизни микробиологов!
— Чушь! — возразила Джина. — Мы знаем, конечно, мало, но мы можем делать выводы, исходя из их отношения! Им всё теперь безразлично! И Арвеарт, и Коаскиерс!
— Им это всё «безразлично», и поэтому нас встречают на таком бесподобном паруснике?! Прости, но поверить сложно! Всё это не случайно! Всё должно иметь основание, с первого дня до последнего, даже наше с тобой рождение!
— Нет! — закричала Джина. — Наше с тобой рождение — случайное из случайного!
— Тише! Не надо так нервничать! Подойдём к вопросу иначе. Послушай меня внимательно. Эртаоны третьего уровня обретаются в том измерении, к которому мы относимся, и у них иногда возникают отношения с разными девушками. Возможно, очень серьёзные. Тогда рождаются дети — эртаоны четвёртого уровня…
— Да, — согласилась Джина. — Рождаются и рождаются, но что из этого следует?
— Из этого следует многое. Ты встречалась с отцом когда-нибудь?
Джина, медля с ответом, раскрыла свой клатч с косметикой, извлекла из него сигареты, прикурила от длинной спички и, видя перед глазами не тонкую пачку Vogue, а снег и высокого парня на малиновых лыжах Kästle, ответила наконец-то:
— Хвастаться нечем особенно. Мама была с ним месяц, а потом она в лотерею выиграла уйму денег… шестьдесят миллионов фунтов. И как только это случилось, он сразу исчез куда-то. И я родилась после этого. А потом они снова встретились, но только не в Эдинбурге, а на курорте в Альпах. И мама опять забеременела. И он там пробыл неделю и больше не появлялся. Я его помню, но плохо. Только помню, что он высокий, красивый и синеглазый. Фотографий у нас не осталось, они все пропали куда-то. А Монике скоро семнадцать, она перешла в одиннадцатый… — на этом она затянулась — так сильно, что сразу закашлялась.
Верона дала ей минуту — прочистить горло и высморкаться, после чего спросила:
— А тебе не известно, случайно? Наши Отцы-Наблюдатели слышат нас телепатически?
Джина немного подумала, вспоминая примеры из прошлого:
— Слышат, я полагаю, с учётом всех их способностей, но точно я не уверена. Сама я с этим не сталкивалась, но Марвенсен мне рассказывал, что когда он был совсем маленьким, лет пять или шесть примерно, он однажды сорвался с крыши. Причём — с высотного здания. Он там с мальчишками лазил, а отец его появился, поймал его прямо в руки и пробыл с ним до самого вечера.
Верона крепко зажмурилась. Ромашки — крыша сарая — застывшее в небе солнце — дорога, покрытая пылью — бесконечное ожидание, длившееся минутами, часами, днями, годами — до слов экдор проректора: «Кем бы ни был экдор Блэкуотер — человеком ли, эртаоном, ты не должна сомневаться ни в его любви к твоей матери, ни к тебе самой, соответственно…»
Часы на людских запястьях продолжали вращать колёсиками — минута-другая-третья… между ними текли секунды, уносившие время жизни — человеческой — смертной жизни — абсолютно несоизмеримой с эртаонской бессмертной жизнью — бесконечной в своём исчислении.
Джина, с глубоким вздохом, означавшим: «Всё перемелется», — протянула к Вероне руку, погладила ей колено и прошептала тихо:
— Наши матери были счастливы. Полюбили. Смогли родить от них. Для женщины это — главное. Я бы всё отдала, наверное…
Смысл слов был прозрачен как воздух. Верона подумала: «Боже мой. Так вот в чем дело, оказывается», — а Джина чиркнула спичкой из коробочки с надписью Marriott и, глядя на пламя — слабое — нервное и трепещущее, продолжила отстранённо, словно это не означало ни боли, ни унижений, ни бесконечных раскаяний, ни попыток лишить себя жизни, ни любви — бесконечной, глубокой — обрёкшей её на страдания:
— Знаешь, сколько я мучаюсь? Ровно четыре года. С нашего Дня Посвящения…
— Кто он? Один из Кураторов?
— Да. Старший Куратор Коаскиерса. Эрвеартвеарон Четвёртый. Ты его завтра увидишь. Он будет вести церемонию…
— Как?! — прервала Верона. — Эрвеартвеарон?! Терстдаран?! Ты влюблена в Терстдарана?!
— «Терстдаран» на эртаане. Ты про него уже слышала?
Возникла короткая пауза, что у Джины ушла на прикуривание, а у самой Вероны на вопрос: «Что делать?! Рассказывать?!» — к себе же и адресованный, и принятое решение: «Лучше сначала выслушать и сделать какие-то выводы». В результате она ответила:
— Да, от Томаса Девидсона. Он сообщил мне вкратце, что шесть эртаонов-Кураторов наблюдают за Академией и выдают свои санкции при проблемах с Седьмым департаментом.
— Возможно, — кивнула Джина. — Хотя я ни разу не слышала о каких-то конкретных санкциях. Эртаоны в такое не вмешиваются. Семёрки творят что им хочется, и всё это — безнаказанно.
— Меня уже информировали, что Вретгреенское отделение — самое реакционное.
— Ой! Они просто ужасные! Меня раз пять арестовывали!
— За что?! — поразилась Верона.
Джина слегка замялась:
— Ну-у… в основном — за косметику. И ещё — за короткие юбки. Ну то есть не арестовывали, а делали предупреждение.
— Понятно, — Верона хмыкнула. — Полиция нравов в действии. Давай вернёмся к Терстдарану. Как часто ты с ним встречаешься?
— Раз десять в году, не чаще. На разных мероприятиях.
— Он хоть раз с тобой разговаривал?
Джина сперва усмехнулась — но жалобно, а не презрительно, потом развела руками и ответила:
- Нет, разумеется!
— Почему это — «нет, разумеется»?
— Подобное исключается!
— Кем это исключается?
— Эртаоны второго уровня, и элагары тем более, со смертными не общаются!
— «Элагары»? А кто — «элагары»?
— Тебе лучше спросить у проректора.
Вероне пришлось усилить суггестическое вмешательство. Джина, подумав: «Бог с ним», — посмотрела на Джоша и Лээста, чьи силуэты — тёмные, были слегка подсвечены золотящимся полумесяцем, и пояснила сдержанно:
— Элагары — те эртаоны, которые лично связаны с эртаоном первого уровня.
— С Эркадором? — спросила Верона.
Джина кивнула молча, избавилась от окурка, достала духи из сумки и, брызнув себе на шею, поделилась предупреждением:
— Нельзя говорить без эпитетов. Сын Первой Звезды — как минимум.
— Эпитеты устоявшиеся?
— Да, — подтвердила Джина и с почтением перечислила: — Величайший из всех Великих, Всесильный, Не Знающий Равных, Властвующий Безраздельно…
— Ясно, — сказала Верона. — А их кто-нибудь видел когда-нибудь? Сына Первой Звезды с Советниками. Чем они занимаются? Есть какие-то сведения? Раз их называют «Создателями», то это они, получается, осеменяли девушек? А сколько там было девушек? Кто-то когда-то просчитывал? Занимался генеалогией?
Джина — в стиле Маккафрея — сжалась в комок, зажмурилась и пробормотала: «Господи, прости мои прегрешения…» — на что Верона заметила, снимая сабо — тяжёлые — и отставляя их в сторону:
— Значит, никто не просчитывал. Устала от этой обуви. Платформа у них убойная. Можно орехи раскалывать.
Молчание длилось долго. Верона, вытянув ноги, с видимым наслаждением шевелила уставшими пальчиками, а Джина, выждав немного, сначала удостоверилась, что её не дезинтегрировали, и даже, для пущей уверенности, встала, прошлась по палубе, уселась — чуть успокоенная, и нервно пробормотала:
— На землю они не спускаются, но там у нас есть, в Академии, их портреты в центральном холле. В принципе можно составить какое-то представление…
— Что значит — «составить какое-то»? Портреты не лучшего качества?
— Нет, — прояснила Джина, — качество безукоризненное, но они там представлены в шлемах и забрала у всех опущены.
- То есть лица закрыты полностью?
- Нет, только частичным образом. Нижняя часть открыта. И глаза ещё видно в прорезях.
- И рты у всех одинаковые?
- Одинаково идеальные.
— И фигуры у всех одинаковые?
— Да, у них всё одинаковое. И фигуры, и фреззды со шлемами. Только у Эркадора шлем чуть-чуть отличается.
— А что является «фрезздами»?
— Это такие туники. И ещё у них есть эртафраззы. Это плащи до пола, без пуговиц, но с застёжкой. То есть с брошью большой какой-нибудь.
Верона представила Джона облачённым в нечто подобное и, рассмеявшись, спросила:
— Это — как у Дарт Вейдера?! А мечи у них тоже имеются?! Обычные или лазерные?!
Джина воскликнула в ужасе:
— Сейчас нас разложат на атомы!
— Кто из них непосредственно?! Старший Куратор Коаскиерса?! Представляешь, какая сенсация! «Эрвеартвеарон Терстдаран самолично дезинтегрировал двух студенток Коаскиерса…»
— Прекрати! — закричала Джина. — Подобное оскорбительно!
— Подобное просто глупо! Вас всех тут так прозомбировали, что вы не видите главного! «Создатели»! «Величайшие»! Пора уже с этим заканчивать!
Джина зажмурилась в ужасе, а Верона — разгорячённая — продолжила в резкой тональности:
— Если любишь, пойди объяснись с ним! Посмотри на его реакцию. Попроси его сделать что-нибудь! Предложи ему выпить кофе! Предложи ему съесть пирожное! Предложи смотаться в Ирландию! Я знаю, что он не откажется! Их тошнит от всех этих почестей! От всех этих преклонений! Любого бы затошнило! Ничего у них не получится, никакая цивилизация, пока вы тут все пресмыкаетесь как ничтожные пресмыкающиеся!
— А мы и есть пресмыкающиеся, — прошептала Джина с отчаянием. — Мы для них — инфузории.
— Ну нет! — возразила Верона. — Мы для них — не инфузории! Не ходя далеко за примерами, мы — равные им по сути особи женского пола, способные на зачатие! Эксперимент не окончен! Джина, слушай внимательно!..
— Нет! — закричала Джина и закрыла уши ладонями.
— Ну ладно, — сказала Верона. — Я объясню как получится. Ты изучала генетику? Генетически мы подготовлены. В нас заложена их информация. Проблема — как ею воспользоваться. Здесь нужен скачок в развитии и, чтобы его спровоцировать, возникает потребность в факторе. И любовь как подобный фактор идеальна в любом отношении. Если смотреть фактически, ты находишься в том состоянии, когда в тебе происходит масса особых реакций, изменяющих состояние и твоих нейронных рецепторов, и гликально-липидных ансамблей, и в первую очередь — матрикса. Значит, они влияют, на молекулярном уровне, на все основные рецепторы, принимающие участие в физическом обеспечении свойственных им способностей… к трансгрессии, к телепатии, к изменению свойств материи. И чем больше ты его любишь, тем больше в тебе реакций. Любовь — как апгрейд, понятно? Однажды ты с ним сравняешься.
— Бред… — прошептала Джина. — Ты должна просить о прощении… Ты должна просить о помиловании…
Верона, прервав её жестом, встала, одёрнула курточку и произнесла с улыбкой:
— Я попрошу, пожалуй, о частной аудиенции. Ты посиди подумай, а я тут пройдусь немного. Экдор Эртебран сказал нам, что это не возбраняется…
Джина, почти лишившись своих речевых способностей, проследила, дрожа всем телом, как Верона уходит по палубе — не в сторону бака парусника, а к корме — в обратную сторону, а затем, напрягая зрение, обернулась на Лээста с Джошуа: «Надо пойти и сказать им. Они ничего не заметили. Хотя уже поздно, наверное. Её теперь дезинтегрируют. Теперь ничего не поделаешь…»
Верона прошла вдоль борта, поднялась по трапу с перилами, плохо себе представляя, что за всем этим последует, и замерла — потрясённая. Перед ней, в своём полном обличии, предстала команда парусника — тринадцать фигур — высоких, в эртафраззах и в шлемах с забралами, на что она, тихо ахнув, застыла в полнейшей растерянности, а эртаоны молча, совершенно синхронным образом, поклонились, медленно выпрямились и снова пропали из видимости — все, за одним исключением. Тот, что стоял по центру, остался стоять на палубе. Верона, скорей механически, присела в ответном книксене — запоздалом в какой-то степени, и прошептала: «Простите меня…» — ощущая себя инфузорией — крошечной и беспомощной — под стократным увеличением. Эртаон приподнял забрало и с улыбкой сказал:
— Ну здравствуйте! Я вас заждался, фройляйн! Не желаете выпить шампанского?!