Аналогично произошло и с бизнесом, хотя тут иллюзий хватило на более долгий срок. Во-первых, еще было, что разворовывать. Крестьянин с остервенением разрушает барское имение до тех пор, пока оттуда можно еще упереть домой хоть один полезный кирпич. Как только кирпичи заканчиваются, аграрий немедленно начинает вздыхать о «золотых временах» крепостного права. С бизнесом так же. Если он начинается на упертом с бывшей работы станке, дела идут неплохо. Но когда дело доходит до необходимости самому что-то закупать и ремонтировать, вот тут начинается ропот. А уж умение рачительно распорядиться заработанным (хотя бы даже и не совсем праведно) вообще не входит в обязательный набор. Потому «парчовых портянок» (см. «Угрюм-реку») золотоискателям нового времени хватило ненадолго.
Можно перечислять и далее, но нет смысла. Это всем и так хорошо знакомо, и потому при обсуждениях не пользуется популярностью. Ибо стыдно. Либо прежнего энтузиазма, либо нынешней невеликой успешности. И я попробую рассказать о людях, для которых, в силу инерции их сознания, смена власти и прочие «хренации» (с) мало что в их бытии изменилось. Речь пойдет о маргиналах. О той творческой прослойке, что не пыталась снискать лавров гражданского неповиновения, но просто заполняла собой щели и прорехи в культурной жизни тогдашней России. Так как власть сменилась, а прорехи остались. И – должен заметить – по сей день. Кое-что кое-как улучшилось и залаталось, но в целом ситуация здесь отличается завидной стабильностью.
…
Геша и Леша Василенко были замечательной супружеской парой. Гена окончил когда-то режиссерский факультет ВГИК, но за всю свою жизнь не снял и не принял участие в снятии ни одной киноленты – даже короткометражной. Виной тому была его рассеянность вкупе с природной ленью. Он, правда, писал какие-то сценарии и периодически увлекался агни-йогой и магией, но дальше вечерних бесед об оккультном дело не шло. Его супруга Леша – Лена – обладала настоящим талантом: она была певицей с потрясающим голосом. Однако и ей работа в каком-нибудь театре или на эстраде претила. А потому супруги родили ребенка, сплавили его бабушкам на воспитание и занялись работой, доступной в Москве и России во все времена и при всех властях: они записались в дворники. Леша при этом еще и была певчей в хоре Антиохийского подворья, что на Чистопрудном бульваре недалеко от Рождественки, где в подвале супруги беззаботно проживали в муниципальной дворницкой.
Социальных перемен семья не заметила. Им даже стало в каком-то смысле легче, так как новые городские власти на время оставили попечение за своими районами и принялись усиленно воровать все, что хорошо или плохо лежало. А потому у дворников и прочих работников этого фронта наступил долгосрочный плохо оплачиваемый отпуск. Небольшие деньги, которые получала от храма Леша, шли на продукты. Геша уловил тенденцию к сносу старых зданий в центре города – процесс, освобождавший «золотые территории» будущей застройки – и принялся собирать на разломах медные и бронзовые ручки, шпингалеты, засовы, а также уцелевшие мраморные каминные доски и прочие «оковы буржуазного быта». Все это слегка отмывалось, упаковывалось и отправлялось на блошиный рынок. В процессе сбора у дворников был явный приоритет – они с полным официальным правом гоняли от своего Клондайка самочинных конкурентов. Так и шло. Порой случались эпизоды весьма забавные.
Однажды осенью Геша позвонил мне и сообщил, что собрал для меня на очередном сносе досочки ценных пород дерева. Выстоявшаяся древесина была мне нужна – я тогда занимался резьбой по дереву (сегодня это уже стало хобби и носит характер случайный, спорадический). Телефон в дворницкой присутствовал: нужный провод Гена протянул к себе от какого-то снесенного дома, и, не зная собственного номера, пользовался бесплатной телефонией за счет какой-то исчезнувшей государственной организации, ранее в том доме обитавшей. Односторонность связи не мешала. В сегодняшних реалиях она могла бы считаться даже благом.
Я обрадовался. Ну где еще в Москве можно найти бесплатно доски красного и черного дерева, мебельный бук, палисандр и прочие экзотические деревяшки? А потому, одевшись в телогрейку (доски были пыльными) и взяв с собой веревочку, я отправился с Сущевского вала на угол Рождественки и бульварного кольца.
Доски оказались классными. Поблагодарив Гешу и сказав ему, что «он с меня имеет», я взвалил связку на плечо и отправился в обратный путь. Дойти надо было до Пушкинской – там ходил троллейбус, а в другой транспорт меня бы с дровами не пустили. Но уже в самом конце пути, проходя мимо кинотеатра «Россия», перед поворотом к «Ленкому», я был остановлен иностранцем.
Импортный турист растерянно тыкал в меня картой Москвы, изданной где-то на Западе. Ему надо было попасть в гостиницу «Спорт» - довольно сложный маршрут от «Пушкинской». Карта была, мягко говоря, неточной. Так, район Черемушек назывался в ней по латыни «Zhivodjernja» (Живодерня). То ли шутят у них там таким образом, то ли и вправду за рубежом с картографией плохо, но туристу явно такая карта не в помощь. Разобравшись, в чем дело, я кивнул, сказал «Don’t worry. I’ll explain» и принялся по-английски объяснять мужику, куда ему идти и на каком транспорте добираться.
Прошло секунд 40, и я понял, что дядя меня не слушает. Вернее, не слушает маршрут. Он пристально оглядывал мою пыльную телогрейку, доски и явно пытался соотнести их с довольно чистым английским. Потом наскоро поблагодарил и мгновенно ретировался. Я пожал плечами и поехал домой. А вот дальше – хотите верьте, хотите нет – но сам слышал, как «Голос Америки» скорбно сообщил, что в СССР КГБ окончательно свихнулся и посылает своих агентов в дворницкой одежде с прекрасным знанием английского следить за мирными туристами.
Мы ржали долго.
В такой вот насыщенной смешными и разными событиями обстановке прошла осень и наступила зима. Геша не перетруждал себя дворницкими обязанностями, и к концу февраля его чуть было не уволили – на крутом спуске по Рождественке к бульвару пенсионеры стали скатываться вниз по толстому слою нетронутого льда. У меня опять раздался звонок. «Саш, ты помнишь, что ты мне обещал помочь в случае чего? – спросил Гена.
- Помню, конечно! О чем речь. Что надо делать?
- Приезжай ко мне. Поможешь лед сколоть. А то меня с работы выгонят и из дворницкой выселят!
- Не вопрос!
Я купил пару бутылок коньяка и поехал. Гена выдал мне лом, себе взял лопату,и мы, поставив пузырь на кирпичный выступ стены Богородице-Рождественского монастыря, приступили к борьбе со льдом. Это было делом нелегким – наросло сантиметров 40. Однако, под возлияния и приятную беседу работа подвигалась.
Вдруг Гена остановился и, воровато оглянувшись, подмигнул мне, привлекая внимание. Я тоже исподволь осмотрелся. Картина была на самом деле эпической. Вокруг двух человек, скрашивавших свой неблагодарный труд марочным коньяком, собрался полукруг граждан, с интересом слушавших рассуждения дворников о театре абсурда, о психоделике в музыке средневекового Востока и о неприятностях, связанных с попытками привить практики Дона Хуана на отечественный эзотерический дичок. Мы смолкли и посмотрели на слушателей. Те смотрели на нас. Один из них спросил неуверенно: «Может помочь?»
- Если хотите, - вежливо ответил Гена и выдал добровольцу еще одну лопату. Остальные начали записываться в очередь.
Через пару часов льда на участке не было. Я вспоминал Тома Сойера с его белым забором и прихлебывал коньяк, который принес еще кто-то из слушателей. Когда все было окончательно завершено, мы раскланялись с волонтерами и отправились восвояси. Нам вслед крикнули: «А завтра придете»?
Мы ответили в стиле Мэри Поппинс. «Если подует северный ветер». После чего перекрестились на стены монастыря и ушли.