Как подсолнечный злак залузган, издавая то рык, то стон, я вприсядку скачу за плугом, как советовал граф Толстой. Не кузнечик, но саранча я, кукарача и таракан. Лично Пушкин меня не чаял ли в лебядкин словить стакан? Но не дамся поэту-внуку Ганнибаловых злых кровей, а явлюсь сновиденьем в руку, пререкаемый корифей. В этом сне, может быть, четвёртом, золочёного века сне, я примщусь суеверному чортом, чтоб отстал и не мнился мне. Но наскучив скакать присядкой, я пойму: эта скука — знак, и Ахилловой дрыгну пяткой — наколоться на дохлый злак.