После выставки Андрей впервые повёз нас к себе домой.
Я с Машей сидела на заднем сиденье и чувствовала, как она напряжена, словно в ожидании чего-то страшного. После роковой автокатастрофы, навсегда запечатлевшейся в её памяти, она боялась ездить на машине. Я нежно обнимала её и тихо напевала.
Андрей, видимо, тоже это заметил и решил поднять нам настроение.
— Мама давно хочет с вами познакомиться! — весело сказал он.
— Честно говоря, и я с нетерпением жду этого момента, но немного побаиваюсь, — в тон ему ответила я.
— Тебе не стоит её бояться, — он улыбнулся, заглядывая в зеркало заднего вида. — Кстати, она напекла пирогов, которыми уже давно не баловала меня. Отныне, сказала она мне, я буду это делать чаще, ведь женщины любят сладкое, в особенности совсем юные. И я понял, что завидная участь "маменькиного сынка" навсегда мной утеряна!
Он наиграно тяжело вздохнул.
— А мы тоже научимся печь пироги и будем баловать тебя, папочка! — воскликнула Маша.
Андрей вдруг дёрнулся и машину слегка повело в сторону. Я взглянула в зеркало, ещё крепче прижимая к себе ребёнка, и увидела, как заблестели глаза у Андрея. Через мгновение он взял себя в руки и выдохнул:
— Правильно, доченька!
…Мы подъехали к изящному двухэтажному дому, окружённому множеством деревьев. Здесь в самый разгар лета было зелено и шумно от птичьих трелей.
Андрей остановил машину и помог нам с Машенькой выйти.
— Смотрите, бабочки! — Маша весело устремилась за порхающими мотыльками.
— Вот мы и приехали, — сказал Андрей.
Я заметила волнение в его голосе и вопросительно взглянула ему в глаза.
— Прости, это было так неожиданно… Я хотел это услышать, но не думал, что это случится так быстро, — объяснил он.
— Я тоже так думала. Эта новая жизнь… Это счастье, так долго ожидаемое, оказалось таким неожиданным, — тихо сказала я.
Андрей поцеловал меня, потом прижал к себе подбежавшую Машу и спросил её:
— А ты знаешь, что моя мама будет твоей бабушкой?
Маша восхищённо заморгала.
— Теперь у моего дедушки и бабушка будет?
Мы с Андреем изумлённо переглянулись и дружно рассмеялись.
— Ну, Маша! Ну, дочурка, с тобой не соскучишься! — воскликнул Андрей и махнул рукой в сторону дома. — Идёмте же!
К дому вела широкая дорожка из щебня. Мы шли, разглядывая окружавший нас живописный пейзаж.
— Несколько лет назад я купил здесь землю. Я всегда мечтал построить свой дом…
— Ты построил дом и посадил деревья? — завороженно спросила я.
— Да, угадала, — ответил он и обратился к притихшей Маше: — Машенька, тебе здесь нравится?
Маша восхищённо захлопала в ладоши:
— Здесь так много цветов!
— Все цветы, которые ты здесь видишь я дарю вам!
— А можно я буду их поливать? Я умею.
Я сдержанно вздохнула, а Андрей вдруг громко и радостно закричал:
— Конечно, доченька! Теперь это и твой сад тоже. Посмотри, сколько здесь синеглазых васильков! Они все ждали именно тебя.
— Меня?
Маша нагнулась и осторожно погладила ладошкой по пушистым бутонам.
— Привет, васильки.
Андрей обернулся ко мне.
— Я очень хотел жить среди высокой травы и больших деревьев, — сказал он серьёзно, — К тому же моей маме в связи с её болезнью было неимоверно трудно передвигаться по ступеням многоэтажного дома.
Он взял меня и Машу за руки, но провёл мимо широкой входной двери. Мы повернули в сторону и пошли по дорожке дальше. За поворотом Андрей показал на небольшую пристройку, расположенную с боковой стороны дома.
— Но была и ещё одна причина, которая окончательно подтолкнула меня к этому решению. Мне было необходимо просторное помещение для моей мастерской.
У самого входа он остановился и взволнованно-торжественно обратился к нам:
— Дорогие мои, Наденька и Машенька, прежде чем мы с головой окунёмся в водоворот мирской суеты и домашнего быта нашей долгой семейной жизни, я хочу кое-что показать и рассказать вам.
Мы вошли в просторную, светлую комнату, где приятно пахло свежей древесной стружкой, маслом и лаком. Вся мебель была ручной работы, украшенная искусной резьбой. На широком, фигурном столе лежали тюбики с красками, стамески и ножи всевозможных размеров для резьбы по дереву. На стенах висели живописные картины, написанные маслом и пастелью, и деревянные панно, великолепные и изящные, словно созданные истинным знатоком старинного русского зодчества.
— Это всё ты?.. — у меня перехватило дыхание. — Ты не просто учитель труда, ты же — уникальный мастер! Просто великолепно! Это настоящие шедевры!
Андрей никак не реагировал на мою похвалу. Он будто не слышал её, только сосредоточенно смотрел на меня.
— Почему ты работаешь простым учителем труда, ведь твои творения стоят гораздо больше?
— Я знаю. Благодаря им я и построил этот дом. И эту мастерскую — мою будущую школу.
Он улыбнулся.
— Ты сейчас всё поймёшь. Идите сюда, — уже серьёзно сказал Андрей и повлёк нас за собой дальше.
В глубине комнаты стояло прислонённое к стене массивное, почти двухметровое, продольно распиленное бревно. Его верхняя половина была покрыта белоснежной воздушной вуалью.
— Это и есть то самое бревно? — спросила я.
— Да, оно самое, — ответил Андрей, обняв меня за плечи. — Это оно помогло мне понять, кто я.
Маша, зачарованная, стояла рядом, и молча внимала нашему разговору, не понимая его смысла, но подсознательно чувствуя его важность и серьёзность.
Я осторожно провела пальцем по внутренней гладкой, почти отполированной, деревянной поверхности. Андрей понял мой беззвучный вопрос и кивнул:
— Я не знаю, для чего оно изначально предназначалось и как оно оказалось в морской воде, одно вдали от берега, но именно оно спасло меня. Оно обладает необыкновенной прочностью. Смотри, пролежав в воде и затем, высохнув, оно совершенно не растрескалось.
— А почему оно накрыто вуалью?
— Я не всем его показываю. Это слишком личное. Ты сейчас поймёшь. Помнишь, я обещал рассказать тебе продолжение этой истории? Мы тогда о многом говорили, и ты ещё спросила меня, верю ли я в существование души. Я обещал, что когда-нибудь отвечу тебе на этот вопрос.
— Я так долго этого ждала…
— Тогда я начну издалека, с моей маленькой тайны. Дело в том, что я с рождения левша. В школе меня настойчиво учили писать и рисовать правой рукой. И, борясь со своей природной сущностью, я старался, как мог. Но всё было тщетно: моё письмо и рисунки получались всегда безобразными. Ничего не получалось, всё, словно, валилось из рук… Все смеялись и считали меня недотёпой и неполноценным. Со временем я и сам поверил в это и надолго замкнулся в себе. Даже, наверное, затаил обиду на свою бестолковую жизнь, слишком рано разочаровавшись в ней. Я и представить себе не мог, на что я способен… — он слегка коснулся поверхности дерева. — Наверное, я и тебе тоже кажусь сейчас ненормальным, но дослушай мою историю до конца. После приснившегося мне сна, когда бревно, заговорив человеческим голосом, попросило не оставлять его, я мучительно размышлял. Оно ничего не обещало взамен, оно просто воззвало к моему милосердию. Я не мог разобраться в своих чувствах, но внутри меня что-то перевернулось, будто привычный мир стал иным. Это было необъяснимое состояние, как будто это бревно стало чем-то очень важным в моей жизни. И тогда я твёрдо решил взять его с собой, как и обещал. Я долго вёз его домой, а это было, поверь мне, очень нелегко. От заранее купленного билета на самолёт я отказался и поехал поездом, купив два дополнительных билета для перевозки своего бревна. Всю дорогу вокруг меня не стихали насмешки и оскорбления, а проводница, несмотря на оплаченные мною места, требовала вынести мокрое бревно из вагона. Мне даже пришлось драться с бомжами, решившими меня ограбить, когда я ночевал прямо в подворотне из-за того, что не принимали в гостиницу вместе с грязным бревном. Когда же я привез его домой и держал на балконе, пока оно не высохло, все соседи и знакомые не переставали насмехаться надо мной. Но с детства привыкший к такому отношению, я лишь глубже загонял обиды внутрь и был уже на грани нервного срыва. В то время моя мама, которая была инвалидом с рождения, долго лежала в больнице после тяжёлой операции. Я не знал, что скажу ей, когда она вернётся домой и увидит это бревно в нашей прежней маленькой и тесной квартире. Я с нетерпением ждал дня её возвращения, ведь только её слово было важно для меня. И вот наступил тот день, когда она, въехав на инвалидном кресле в квартиру и увидев на своём пути огромное бревно, вопросительно посмотрела на меня. Я обо всём ей рассказал. Внимательно выслушав историю моего спасения и всё, что я пережил за это время, она приблизилась к бревну и, наклонившись вперёд, насколько смогла, прижалась к нему щекой, словно к родному человеку, и прошептала: «Спасибо тебе», затем обернулась ко мне и сказала: «Все видят в нём только бревно, и никто не замечает его души. Но если мы не способны её увидеть, это ещё не значит, что её там нет». Я был так поражён и восхищён её мудростью, что ещё долго стоял, как вкопанный, бездумно уставившись на деревянную поверхность. И вдруг там проявился необыкновенно прекрасный лик, словно ангельский, с милосердными глазами и столь проникновенным взглядом, что тронул мое сердце. Оно остановилось. Я перестал видеть, слышать, я перестал дышать… Но как только я вышел из оцепенения, видение бесследно пропало. И вот тогда я, не задумываясь, взял карандаш и быстро, боясь упустить каждую тончайшую деталь, восстановил увиденное по памяти. И лишь окончив работу, я понял, что это было нарисовано левой рукой.
Он откинул тонкую вуаль, и я увидела божественной красоты образ, чей нежный взгляд, тронутый одновременно и скорбью, и улыбкой, казалось, устремлялся к самому сердцу.
— Именно так, должно быть, выглядит его Душа, — задумчиво произнёс Андрей. — С тех самых пор меня не покидало желание творить, а немного позже и желание учить других созидать что-то прекрасное в жизни, создавать с душой…
20.12.2018