Привет, любезный, милый Друг и искренний приятель! Пишу тебе из мира грёз — печатной вялой братии. Признаюсь, мой сердечный Друг, тебе, как на духу: Рифмуют в новый стих теперь из прошлых дней — труху. Цепляются за всех, за тех, кто как бы знает что-то. И тащат, тащат за язык рифмующих — в болото. Хвальбы выпрашивая, ждут, как будто нет уж мочи. И он в ответ спешит, шельмец, и строчит, строчит, строчит… Не к месту стыд сейчас и такт, и хладная глава. Повсюду чёс, мой давний Друг, слова кругом, слова… Одна другого заприметит, ну, скажем, пол второго — И сразу выменем трясти, мол, дойная корова. А тот и рад играть в игру и лижет словесами груди, Бесстыдству дань свою отдав. Кто их теперь осудит? Забрызгались слюной они в ответных реверансах-па… И вместо умных фраз, мой Друг, слова — опять слова. А океан у них не тот, под горизонт завален хламом. Кисель сливают свой в него — гриппозным разным штаммом. Мол, бирюзовый цвет сейчас довольно-таки моден… А что он смыслит, право, в нём — с лосьонами на морде? А сколько вот таких теперь — сказителей глагола? На лежаках тюлений вес и в кепках для бейсбола? На час такому дать стравить на мачтах грубый фал… Глядишь, и по-другому стих свой сразу б рифмовал. Иль вот, смотри: воспел красу, на клумбах запах роз, Собрал вокруг восторги слов, приятельниц гипноз. А видел кто-нибудь когда тот Рододендрон Альпийский? Вот, где восторг и красота — замешанная с риском. Прости, любезный, милый Друг, на сём письмо закончу. Ты знай, волнуюсь за Тебя. Жду возвращения — очень.