И солнце по летнему жарко
ласкало сибирскую глушь,
и лаяли громко овчарки,
и ждал между зэками муж.
Доносы, разлука и пытки -
теперь это все позади,
все стерто сияньем улыбки
и солнечным эхом в груди.
И вохровцы вдруг, словно люди,
сказали ему: хрен с тобой
и с тем, что немного побудешь
с законной своею женой,
попозже тебя расстреляем,
валяй, мол, профессор, в лесок
и там проживи вместе с кралей
последний и яркий часок.
Не знаю, дошло ль до интима,
иль просто гуляли они,
вдыхая вкус дома и дыма
в сосновом величье тайги.
Он рвал ей оранжевых ржавок,
и ягоды ей собирал,
и пахли пронзительно травы,
пел птичий, небесный хорал.
Как будто на даче московской..
Но время прощаться пришло,
отдал он ей свитер, толстовку,
ботинки и что-то ещё.
Сказал, вроде щурясь от света,
что тут у него гардероб
припрятан (продумав при этом,
что роскошью был бы и гроб).
Он ей улыбался, на баржу
подсаживал, пряча свой страх
и вкус поцелуя на влажных
ещё ощущая губах.
С причала махал, провожая
её в наползавший туман...
А вохровец ждал у сарая,
любовно лаская наган.