ТРИ АНЕКДОТА КАК ТРИ ВЫСТРЕЛА
Как-то Достоевский, царство ему небесное, наслушавшись о похождениях Гоголя и Пушкина, решил тоже переодеться. Переоделся во Льва-то Толстого и пошёл к нему домой. Лев-то Толстой открыл дверь, да как даст Фёдору Михайловичу костылем промеж глаз. И закрыл дверь. Царство ему небесное. С графом вообще шутки были плохи. Никому спуску не давал, а уж самому себе и подавно. Увидел себя и сразу же костылём по башке. "Идиот!", - подумал Достоевский. И, получив таким образом вдохновение, пошел писать роман. Про кого подобное мог подумать Фёдор Михайлович, биографы гадают до сих пор. И пускай гадают, коли делать нечего.
Услышали Пушкин с Гоголем, как Достоевский, царство ему небесное, неудачно переоделся во Льва-то Толстого, и решили тоже переодеться во Льва-то Толстого. Ну, переоделись они и договорились встретиться в одном известном магазине на Тверском. Гуляют по бульвару, переодетые Львами-то Толстыми, и Льва-то Толстого высматривают. А тем временем Герцен, так сказать, Александр Иванович удачно проскользнул мимо настоящего Льва-то Толстого, тоже на Тверском. Отношения у них были очень уж натянутые, и частенько доставалось Герцену, так сказать, Александру Ивановичу от Льва-то Толстого костылём. Недолюбливали друг дружку, не понимали и терпеть не могли, только вот Герцен, так сказать, Александр Иванович не особо, а граф, сами понимаете, умище, силище. Его все боялись. А в детях граф души не чаял, но и те его побаивались. Отвлёкся Лев-то Толстой ребёночка погладить и грошик ему подарить, а Герцен, так сказать, Александр Иванович, не будь дураком, мимо и проскочил. А Лев-то Толстой всё сидит, ребёночка поглаживает. Ребёночек уж не знает, куда от него деваться, а попробуй скажи чего. Костыль-то рядышком, к дереву прислонённый. Очень уж любил детей граф.
Перекрестился на радостях Александр Иванович, так сказать, Герцен и пошел в магазин купить бутылку вина по этому случаю. Думает, сейчас винца куплю, в редакции запрусь. Размечтался, в общем. Заходит в магазин, а там Лев-то Толстой собственной персоной, приветливо так костылем машет. Герцен, так сказать, Александр Иванович, не долго думая, развернулся и обратным ходом рванул! Только в двери сунулся, а в дверях… Лев-то Толстой входит, прямо на него! Ох горюшки-горе! Завопил Герцен, так сказать, Александр Иванович, на второй этаж опрометью кинулся. А за ним по пятам целых два Льва-то Толстых несутся, костылями машут и смеются на два голоса. И смеются, и хохочут, аж заливаются. Хоть заливное из их смеха сдвоенно толстого лепи, пока свежими колокольцами в воздухе звенит. Герцен, так сказать, Александр Иванович, от ужаса посеревший, перекрестился и от отчаяния в окошко сиганул. И прямо на настоящего Льва-то Толстого, на третьего, свалился. Осерчал тут граф и костылем Александра Ивановича, так сказать, Герцена в тот день все-таки оприходовал. А Герцен, так сказать, Александр Иванович от такого количества Львов-то Толстых с катушек слетел и уехал, естественно, в Баден-Баден на воды, забыться и поправить пошатнувшееся здоровье.
А Гоголь с Пушкиным Льва-то Толстого так и не нашли.
Как-то Пушкину сказали, что Гоголь любит подворовывать идеи и напропалую использует их в своих сочинениях без всякого стеснения, нагло и открыто. Слова подкрепили письменными доказательствами. Дело серьёзное. Захотелось Пушкину проучить Гоголя. Подкараулил его на Невском и, недолго думая, двинул украинскому гению по зубам. С неба посыпались звёзды и черти. Пушкин утащил Гоголя в кусты, да там и бросил. Минул месяц. Гоголь, отлежавшись в больнице, подкараулил Пушкина на Невском, на том же самом месте, и двинул русскому гению по зубам. Солнце закатилось, растаяли бесы. Пушкин, которого Гоголь молча волок за длинные ноги в кусты, разглядывал свинцовое небо Петербурга, вытирал спиной землю и, сложив руки на груди, думал: “А ведь и правда, ворует идеи, проклятый малорос, ворует. Всё себе, всё в свои книжки утащит. Я его по зубам, и он меня по зубам, я его в кусты, и он меня в кусты. Ничего своего выдумать не может!”. Философом был Пушкин. В любой ситуации им оставался.
А потом они помирились, и выяснилось, что на Гоголя клеветали, а доказательства оказались подложными.