- Здравствуй! Я не простилась с тобой до сих пор… Прости. Глупо было бы срываться на глазах у мужа к тебе. Глупо. Он бы не понял и никогда не простил. Я не могла позволить тебе снова…
Она замолчала. Ее пальцы, будто сами по себе, раз за разом щелкали застежкой сумки, открывая и закрывая замок. Щелчок. Еще щелчок. Еще… еще. Она перестала смотреть мне в лицо и опустила взгляд на живущие собственной жизнью руки. Я вздохнул и коснулся ее волос рукой. Поседела. Красится, прячет ото всех, но я-то вижу каждый отданной боли волос. Она вздрогнула и отшатнулась.
- У тебя тут можно присесть? Наверное, нам нужно поговорить? Да?
Я пожал плечами и отступил на шаг. Она последний раз щелкнула замком сумки, заглянула в нее и положила на камень.
- Я бросила курить. Сын настоял, - словно оправдываясь, сказала она и присела. Ее пальцы тут же ухватились за побег лебеды и выдернули его, - наверное, я не должна тут хозяйничать. Не мое это теперь дело. Да?
Я промолчал и, прислонившись к ее спине, тоже сел.
- Глупо, да? Столько лет прошло. Я была уверено, что уже всё. Отболело. «И шквалом серых дней снесло любовь»… Ты зачем меня позвал?- она усмехнулась, - ты помнишь, как всё начиналось?
Помню. Всё помню. Тебя смеющуюся. Тебя танцующую. Тебя целующую. Помню. Преданную. С дрожащими губами, продолжающими улыбаться. С замершим взглядом глаз, так и не давших упасть слезе. Поплачь. Теперь можно… уже можно поверить, что я никогда не увижу твоих слез.
Она словно услышала и, запрокинув голову, глядя прямо в небо, заплакала.
- Как ты мог? И тогда, и сейчас! Как? Свобода?… От кого? От чего? Где она эта СВОБОДА? Здесь? – она ткнула пальцем в камень с моим лицом.., - Сорок на шестьдесят размеры твоей свободы. Свободы, которую даже нельзя оградить. Свободы, за которую заплачено моей верой в то, что ты любишь меня…
Я обнял ее в последний раз. Наклонился к уху и крикнул в наивной надежде быть услышанным…
Люблю. И тогда и сейчас. Навсегда.