Ноябрьские угрюмые дожди,
смывающие день за днём надежды.
Природы потускневшие одежды
и ветер. А по "зомбику" – как прежде –
вещают истеричные вожди,
из коих каждый первый возбудим.
От ню-речей тошнит. Смыкаю вежды.
Уйти пытаюсь в сон. Но за окном,
надрывно воя, мчится неотложка.
И осени холодная ладошка
в стекло швыряет градом. Дремлет кошка,
не мучаясь, мурлычет о своём,
да тикает тихонько метроном,
как будто просит: "Ну-пос-пи-нем-нож-ко..."
Отара проплывающих овец,
из коей помню триста сорок третью
и пастуха с котомкою и плетью,
игравшего на дудочке... Ответь мне,
бредущей по бессоннице, Отец:
– Где царствие Морфея и конец
безумному и злому лихолетью?
Законы в нём ни сердцу, ни уму.
А слуги ездят в бронелимузинах.
Кровоточат иконы, злятся зимы,
дороги-дураки непроходимы,
а сми несут пургу и ложь, и тьму
и не уступят чёрту самому.
А в судьях те, кто должен быть судимым.
И ветеранов – тех, кто жив пока,
здесь почитают к выборам и к маю.
В другие дни их редко вспоминают.
А пенсия, как девка крепостная,
с инфляцией идёт к руке рука.
И тянет полстраны на облака
да в дом казённый. Шторм конца и края
бушует. И в безумие река
живущих потихонечку втекает,
пока идёт закручиванье гаек,
пока идёт рассказыванье баек,
чтоб неповадно, чтоб наверняка...
В почёте волосатая рука
да хватка жополизно-воровская.
Сон не приходит... И молчит Отец...
Однажды шторм закончится, я верю.
Придёт предел зажравшемуся зверю,
но шут не может в этом быть уверен.
Futurum неизвестно наконец.
Поэтому галиматьи венец
таков: прими привычного потерю
как истину...
Храни нас всех, Отец!
........
* Futurum (лат.) – будущее.