Погружаюсь в нутро депрессии, будто в дым.
Говорят, что поэту следует молодым
Умереть — и тогда, уж точно, его услышат.
Мне всегда находилось, что и кому сказать.
Оберегом от зла явились твои глаза.
Возмущались доброжелатели — мол, бесстыжий:
Революция не прельстила его огнём,
Так давайте же запретим вспоминать о нём —
Пусть кропает себе стихи на задворках жизни...
Но моя королева дома ждала меня.
Вместо шторы качалась рваная простыня.
Я был предан тебе — и предан своей Отчизной.
Так бывает — когда нечаянно грянет гром,
И расчётливый брат стучится в окно врагом...
Я уже не сопьюсь, уже не собьюсь с дороги.
Из приданого у меня — лишь моя рука.
Я без ласки твоей бы умер, наверняка —
А под музыкой пальцев тают мои тревоги.
Мы едва ли войдём в историю — не печаль.
Только б шёлковое тепло твоего плеча
Омывающей плоть волной проникало в душу.
Этот мир изменить не сможем ни я, ни ты.
Все призывы на баррикады — как есть, понты.
Нас как будто бы вмиг накрыло вселенской стужей.
Мы могли бы нести, как знамя, свой мнимый вес,
Но поэт — не мессия, чтобы пасти овец.
Мне дано говорить стихами — и это счастье.
Обратила любовь мирские соблазны в жмых,
И с тех пор я бегу от славы, как от чумы —
Чтобы нам не пришлось однажды навек прощаться.