Семян горчичных в животе горы не счесть,
ростки минута за минутой ранят кожу
и в мир выходят, чтобы души растревожить
доступной близостью чудес — благая весть,
что твой сорняк, легка, летуча, широка
и так ярка, что приносящая рука
в густой тени скрывает истинную масть —
не опереться, не прижаться, не упасть.
Палат родильных не придумано для гор —
гора не плачет, пусть излившаяся магма
ей жжёт ступни, и проступает пентаграмма
горящим контуром сквозь дьявольский узор.
Рассвет на части режет громовержный писк —
гора рождает мышь. Бледнеет лунный диск,
в новорождённом усомнившись естестве —
грядёт жара, взмывает ввысь благая весть,
и, ослеплённое бурлящим торжеством,
ярится солнце между падающих стен.
Гора, прошу тебя, не преклоняй колен,
иди за мной!
Но невозможность рвёт аорту —
и по ладони Бога, к свету распростёртой,
исходят мыши.
Мыши сердца моего.