Сама-то Света работала медсестрой, и к гончарному делу отношение имела тем только, что дед ее был известным мастером. То, что осталось от его мастерской, Сергей и облюбовал, попросившись поработать. Арендовал, вроде. Поскольку проводил в том сарае безвылазно и подолгу, месяц спустя выделили ему в доме комнатку-боковушку.
Прежде в их селе гончарствовали многие, потом оно оказалось частью враз выросшего города, оставшиеся два-три мастера занимались этим от случая к случаю, чаще во время отпуска на мехзаводе, да и делали не горшки, а нечто позатейливей. Вот и Сергей делал вещи таких невиданных размеров, что и мастера поопытнее не брались – и возни много, и брака тоже. Чуть что не так, и месячная работа в овраг или на черепки.
Деда Света помнила хорошо, но только сейчас стала жалеть, что ничего о его ремесле не расспрашивала. А теперь даже не заметила, как вся жизнь ее стала подчиняться этому ритму: сначала подготовка глины, потом лепка (это долго, иногда неделями), затем сушка, обжиг, и, наконец, раскрытие печи.
Могла подолгу смотреть, как работает Сергей. Глину он нюхал, протирал между пальцами, чуть не на язык пробовал, песок просеивал тщательно, иногда пересеивая трижды. Месил и выдерживал долго. И она понимала, что самой ей такого внимания и ласки не достанется. Потому могла смотреть, как он колдует с замесом, часами. Иногда в ней при этом снизу поднималась какая-то волна, которой она смущалась, и выбегала.
Сначала было чудно́, но потом стало привычным. Окрестные старики, которым, казалось, бы, держаться за свое до последнего, понемногу переезжали в городские квартиры где-нибудь неподалеку, уходя от ставших им тяжелыми хлопот по хозяйству. А молодежь, наоборот, едва оженившись и окрепнув, переезжала из многоэтажек в частный сектор, обустраивая там ванные, гаражи, да комнатки намеченному потомству. Вот и Светкины родители, радостно взяли сверток с деньгами, что дал Сергей, и весело обставляли то, что называли своими клетушечками.
В этих ведрах с водой и мокрых тряпках, развешиваемых по углам, и был его секрет. Дверь запиралась изнутри, и двое суток не открывалась – любой сквозняк мог испортить работу непоправимо. Она лишь заботилась, чтобы там оказалось немного воды и хлеба. Когда и как среди этих развешанных холстин появилась в мастерской помощница, молча выполнявшая все указания Сергея, Света и не заметила. Просто обнаружилась однажды в полутемном сарае, и поблагодарила за пирог, что был принесен Сергею. В доме Катюха появлялась редко, почти всегда возилась в мастерской, пособляла. И была такой маленькой и тощей, что никто и не задавался вопросом, чем питалась. Одевалась в серое (да там, в мастерской, все таким быстро становилось), и Света в шутку спросила Сергея, откуда там мышка эта завелась? Тот шутку не поддержал, сказав, что один уже не справляется.
Да, вещи заметные – лепка, обжиг не были самыми главными. Важнее была сушка. Вынеся из мастерской все лишнее, он первым делом законопатил все щели в стенах, и завесил чердачное окно – оттягивая веревкой завесу, он управлял тягой воздуха кверху.
Оттого и запирался, и выходил лишь на третий день, осторожно, на четверть, открывая дверь. Вслед проскальзывала Катюха. Он, почти не поев, заваливался спать чуть не на сутки, Катюха незаметной тенью держалась неподалеку.
Напряжение обычно спадало на второй неделе, когда становилось ясно, что сушка удалась. Первую неделю, не сговариваясь, даже говорили вполголоса. А тут и смех, и мясо шкворчит, и рюмки на столе. Хотя, конечно, самое празднество начиналось в конце, после раскрытия печи.
Но Света знала, что лучшее время поговорить, это на второй неделе сушки. Тогда, в постели, когда он уж собирался заснуть, напомнила об обещании.
- Прости Свет, не могу. Катюха беременна.
Нечего было и гадать, конечно, все происходило в самые два дня, что те безвылазно проводили в сарае, колдуя с развеской тряпок. Работы-то на самом деле немного, не то, что лепка. Вот на том топчане, в углу за завесой…
Специально сидела у окна, и ждала, когда в мастерскую по-мышиному юркнет помощница. Живота у тощей Катюхи никакого еще не было. И где там все поместится?..
День был из редких Светкиных выходных в амбулатории, и поделать по хозяйству намечено было много, но не хотелось ни вставать, ни двигаться. Лишь пересела к другому окну, что глядело на улицу, и бормотала, отгоняя набегавшие слезы:
- А всё эти тряпки, да ведра!
Она уже любила, и жалела этого, едва зародившегося ребенка. Кто ж за ним смотреть будет, когда сушка пойдет…