Два месяца спустя. После грозы выглянуло солнце. Одна половина неба была
голубой и солнечной, а на другой половине неба опять собирались ноябрьские
тучи. Как говорят в Шотландии, осень...
Граф свесил тощие ноги с гигантской кровати с балдахином, и направляясь к
известному тазику, заметил:
– Валентина, дорогая, ваша грудь, которая помещалась у меня в руке, стала
замечательным образом вываливаться из неё. Я ничего не имею против, но в чём
причина, дорогая? –
– Граф, я беременна! –
– О чудо! Я не буду расспрашивать вас о подробностях, но кто же отец будущего ребёнка?
Моя жена была беременна двенадцать раз от меня, и я это чувствовал уже в первые дни
беременности. Сейчас же я ничего не чувствую! Неужели я так постарел! –
– Мой друг, Вы не можете ничего чувствовать! Потому что.. Потому что отец
моего ребёнка – мой муж, но он не должен об этом знать! Я ему сказала, что
ребёнок от Вас и он успокоился! –
– Ну, я так и подумал. Не забыть бы кальсоны, как в прошлый раз, графиня
искала их неделю на сеновале, пока не забыла, – движения старого графа стали
паркинсоническими.
Шторм. Настоящий ноябрьский шотландский шторм, когда не видать ни зги.
Молния высвечивает дряхлую фигуру сгорбленного старика с пистолетом и
контуры старого обветшалого замка.
Гремит беспрерывно гром. Выстрел был почти не слышен среди раскатов грома.
Утром, когда снова засветило несмелое солнце, почтмейстер нашёл окоченелый
труп графа.
В скрюченной руке была записка
« Из сострадания имел, но видно чуть перерадели.
Другим бы мог быть мой удел, когда б имели мы бордели!»