Всё получилось как-то внезапно и неожиданно. Кому, или чему он был обязан, он догадался не сразу, но после нескольких удачных попыток изменения реальности, от физической её сущности, до духовной, понял, что обязан этой способности своим мечтам. А мечтал он все свои неполные тридцать лет. Нет, конечно, он не был пресловутым Обломовым. Просто жил, просто работал, просто любил и мир, и эту самую жизнь. Ошибаться? – конечно ошибался, но при этом, его не покидала мысль, каким-то невероятным образом, сразу и вдруг, изменить мир к лучшему, не дожидаясь Второго Пришествия и раз и навсегда, покончить со злом. И теперь, когда его мечта превратилась в некий преобразователь внутри него, испытанный и на мелочах жизни, и на более существенных событиях, с абсолютной пользой и счастьем, незамеченными от муравья и до человека, решил – настал момент «истины». Он вышел из дома, знакомыми улицами миновал город и очутился на окраине рощи. Глазами отыскал давно нехоженую и заросшую травой тропинку и зашагал по ней навстречу своей мечте. Он чувствовал приближение события, но был спокоен и уверен в своём движении. С каждым шагом его покой и уверенность становились всё тверже и тверже. Они будто превращались сначала в тонкую берёзку, затем в раскидистый, молодой дуб, который проживал свои пятьсот лет за один миг, падал и… каменел. И вот уже внутри у него стучало не сердце, а цепенела каменная глыба, покой и уверенность обернулись необоримой тяжестью и эта тяжесть грозила раздавить его мечту и саму реальность, которой он хотел осчастливить весь мир. Решение пришло так же внезапно, как и его, эта сверхъестественная способность. Запретить! Наложить запрет и уничтожить в себе это «счастье, для всех и разом», ставшее для него непомерным грузом… Он снова ничего не почувствовал, кроме охватившей его лёгкости и радости. Вокруг шептала, переговаривалась листва, пели птицы и стрекотали кузнечики и ему казалось, что он понимает их язык: мечты и реальности, изменившие не мир, а его, совершенную, свершившуюся мечту, только… внутри себя.