Кажется всё однотонно-сиреневым,
когда отключают нам свет весь веером.
Стены во тьме белеют под стать исподнему,
так что тушите свет и опускайте занавес!
Всё как в святые голодные девяностые:
мы жмёмся друг к другу, радуясь даже малому.
Нас не пугают горе, невзгоды, бедствия,
пожар, наводнение, засуха, вирус ли.
Разнеся мироздание вплоть до остова,
греемся теми дровами, что наломали мы,
как-то не очень думая о последствиях.
Мы ведь в такой обстановке росли — и выросли!
Ведь хорошо: имеется даже ванная,
в ванной имеется даже вода горячая.
Разве что громко позвякивать стеклотарою
с нашей гордыней мы ещё не приучены.
Это не жизнь, а гонка на выживание,
где побеждают сильные, злые, зрячие.
Так и бывает: растили как пролетария,
а получился внезапно поэт и мученик.
Вот и звени, будто струна натянутый,
чувствуя остро и радость, и горе времени.
Нам запрещают звёзды, тем паче — алые.
Наш гордый профиль не будет в граните высечен.
Вот и полазь, как раньше, в задворках памяти,
Там, где влюблённые пары и старики с мигренями.
И, осознав, что жизнь никого не балует,
пишешь о том же, только уже в двухтысячных.
***
В. П.
И хотя далеко не май,
обнимай меня, обнимай,
словно я сейчас полечу.
Не отдай меня палачу,
я сама ведь себя казню —
разбазарила слов казну.
И хотя далеко не май,
отнимай меня, отнимай
у чиновников и спецслужб,
выбрав горькую правду луж.
Эта правда куда честней —
так давай оставаться с ней.
И хотя далеко не май,
поднимай меня, поднимай
в генералы да из старшин,
аж до самых седых вершин.
Где Карпаты, а где Тибет —
но они об одном тебе.
И хотя далеко не май,
принимай меня, принимай,
будто капельки от хандры.
Где же делся былой надрыв,
если всё сейчас хорошо?
Снег — целительный порошок.
И хотя далеко не май,
понимай меня, понимай
на моём языке немых,
и другие пускай, не мы,
шутят желчно, жестоко, зло.
Слишком нам с тобой повезло.
***
По улочкам по узеньким
осколки нашей музыки.
Полакомиться вкусненьким?
Вот яблоко печёное.
Военные, учёные
идут от горя чёрные,
как чёрная смородина.
Такая у нас родина:
что предано, что продано
за три монетки медные.
Бороться до победного?
Война ведь штука вредная.
А музыка весёлая
порядком замусолена
ссутуленными сёлами
и городами гордыми,
почти что в пепел стёртыми.
Какого, спросят, сорта мы?
А умники и умницы
на улицах сутулятся,
мечтая, чтобы улицы
вдруг сделались широкими.
Страна с её пороками
заслушалась пророками.
Поверила в их бред она!
Не родина, а вредина:
что продано, что предано.