Объятия живые строги,
Обетованны и страшны.
Иди. Орбиты и дороги
Завершены.
…и долго слышал окаянный
Сердцебиенье тишины.
И тлела снасть меридиана,
Слетали сны.
Сияло небо, отворяя
Семижды семьдесят высот.
И молоко текло по краю,
И капал мёд.
Над мира глубиною чёрной,
Среди печали ледяной,
Иди, кораблик обречённый,
Господь с тобой.
Пригородное
Подобно расписанью электричек
размерен тихий пригородный быт.
Всё знает место, от метлы до спичек,
и календарь к стене гвоздем прибит.
Часы текут, страной не беспокоясь,
радиоточка радиоточит…
В порядке всё и вся, но, будто совесть,
предательски земля гудит в ночи,
когда товарняки ползут устало;
стеклом щербатым в воздухе дрожит
грядущее — так тяжелы составы,
и прошлое смещается с орбит.
Перед грозой
Правды найти на миру никому никогда.
Правда является в ласточкиных проводах,
Отображается белой стезёй на сетчатке.
Видишь её, продолжай и веди до конца,
Разновеликую соль отирая с лица,
И исправляй неразумной судьбы опечатки.
Так и ходи по земле, не ломая печать.
Ласточке белой под силу ли перекричать
Полифонию бессмысленнейших восклицаний?
Но тишины жутковатой исполнится миг.
Всё, что отцы узнавали из дедовских книг,
Всё развернётся вот-вот наяву перед нами.