И над всем этим плачущим небом,
В этой каменной музыке сводов,
Питер пахнет кирпичиком хлебным
И лазурной дугой небосвода.
Тою горькой блокадной пайкой,
Струйкой дыма и мужества тайной,
И грачей чернокрылой стайкой,
На пунцовом кусту рябины,
Близ дубов - коренных исполинов...
Ты идешь по дороге жизни,
В косолапой своей Отчизне,
Хрупким, колющимся настом,
Подступающей к горлу Пасхой...
***
Целункаешь меня -
И выдуваешь лунки
Прозрачного чистейшего стекла,
Ты прилунился будто ниоткуда,
На черный мрамор горького ствола...
До нежности изрыта луноходом
Глядится очарованно Луна,
Ты оглянешься как-то мимоходом,
Заметишь, что с утра пришла зима...
Целункаю тебя -
И выдуваю лунки
Усталости, бессонницы, тепла,
Коровкой божию ползя по коже,
Я постигаю истину дороже той,
Что я сама была...
У изголовья метит междометий
Крикливо-шумный и пугливый рой,
Оскоминою за любовь ответив,
Осколочным раненьем кончен бой...
В тот миг, когда закончились молитвы,
В тот миг, когда пришел черед мольбы,
Я вынимаю кончиком от бритвы
Осколки растревоженной судьбы.
Целункаю тебя...
***
В Питер
Лежу я в поезде клубочком,
Я еду к заповедным точкам.
У перекрестков разных станций,
На глубине своих простраций,
Переплывая воздух ночи,
До темных замыслов охочий,
Я отдаляюсь вновь от дома,
К мосту тревожно-разводному.
Мне секунданты шлют депеши,
По Черной речке бродит леший,
В меня он целит пистолетом,
Напоминая всякий раз,
Что в это лето, в это лето
Унылой жизни старый труп,
Переплывая речку Лета,
Стал старше в 45 секунд!
До этих лет не дожил Пушкин,
Он сам сломал свою кукушку.
Ты пережил его творенья,
И хлам судьбы предав забвенью,
Себе лишь верен будь до гроба,
Один выходишь на дорогу,
И помнишь - завтра воскресенье,
Туман кремнистый, как варенье...
Лежу я в поезде клубочком,
Я еду к заповедным точкам.
И для меня не вреден север,
Я пригублю душистый клевер,
И выброшу ключи от дома
С моста - тревожно-разводного...
***
О времени ты знаешь лишь немножко,
Оно горчит во рту губной гармошкой.
На косяке дверном зарубки роста,
Ты шел пешком под стол,
Все было просто,
Обратно - нес стол на плечах,
В душе бесповоротно,
Нутром запоминая каплю рвоты -
Свой первый опыт выпить натощак...
Ты помнишь детство,
Ты кормил с руки кузнечика,
С ручными бабочками бегал в чехарду,
Ты знаешь средство,
Как с автоответчика -
Слагать стихи -
Пути латать сердечные,
Как рифма застывает налету.
И как бы тебя время не калечило,
Ты помнишь: надо позвонить отцу.
Он жив еще. И живо то крылечко,
Где рифма оживает навесу...
***
Седлая спину мокрую дельфина,
Ты стал немного кряжистей в плечах.
И мира одинокая картина,
Как времени дрейфующая льдина,
Как племени древнейшего печаль...
Ты знаешь, надо написать постскриптум,
Покуда не запели соловьи,
Лежат в футляре черном,
Из-под скрипки,
Горячие и яркие - твои
Слова, что заменяют ломоть хлеба,
Вдобавок и краюху молока...
Давай, дружок, шагай пешком на небо,
Мни под ногами звездные бока...
Там в небе - море,
Звезды гнут там спины,
На сонный город бросив гобелен,
Плывут навстречу
Звездные дельфины
С улыбками пришельцев в глубине...
Ты знаешь, нужно написать постскриптум,
Татуировку выжечь под лопаткой,
И написать послушно, под копирку,
О том, что даже боль бывает сладкой.
Тревожа кожи старенький папирус,
Сметая с рук морскую соль и глину,
Ты долго будешь вспоминать как вирус
Улыбку простодушного дельфина.
***
Я позабыла все свои сорочки
На небесах застиранным бельем,
В окно зима глядится по-сорочьи,
И лес стоит обугленным гольем.
Я спрашиваю: "Где кузнечик счастья?"
Я говорю: "Не нужен мне кузнец!"
Забрался под подушку, за запястье,
Иль в щелку провалился наконец?
Я раскрываю створки странных мидий
Они глядят кукушкой из гнезда...
Ночь напролет несутся поезда
В наезд на мутный зрак луны,
Ломаются древесные стволы,
Кузнечик счастья спит внутри смолы,
Мерцая осложненной аритмией...
Я позабыла все свои сорочки
На небесах застиранным бельем,
Когда ты прочитаешь эти строчки,
По снегу два поэта-одиночки
Смолой коньяк по рюмочкам нальем,
Еще покуда не взорвались почки
Зеленым молодым огнем...