На Тауэрский мост вхожу, поджавши хвост.
Так лезут на чердак, где бабушкина рухлядь
над бездною висит, как Тауэрский мост -
куда её качнёшь, туда она и рухнет.
Как будто два ферзя на шахматной доске,
с подливой ила съев окрестные фигуры,
осталися одне на тонком волоске -
две бабы, две сестры, две королевы-дуры.
Сгущённый океан, ужатый под корсет -
начало всех калькутт, вирджиний и дерзаний!
Я потерял билет на дарвинов ковчег,
я вымер, как скелет музейный динозаврий!
Найдётся ль тот чердак (практически - чертог),
где сложены слова в старинном, твёрдом виде,
где скажешь "oh my God!" - и возникает Бог?
Почтенный консультант в седом шотландском твиде
с подкладкой из любви (потёртый крепдешин),
с улыбкой на губах, уже шепнувших "sorry",
уходит по реке прочь от вершин, вершин
туда, где горизонт, где горизонт и море.
Рядовой Рахманинов
Не жалей ни меня, ни прочих нас -
мы родом из века каменного,
но, Господи, слава Тебе, что спас
рядового Рахманинова!
Мы пошьём войну на любой заказ -
хоть тотальную, хоть приталенную,
хоть со стразами, хоть без всяких страз,
необъявленную, отравленную.
Санитар, санитар, не тяни, бросай -
не того потащил ты раненого.
Не спасай меня, но во мне спасай
рядового Рахманинова.
Стежок
Мне подарили на челне
дубинку и мешок
и право сделать на руне
единственный стежок.
К себе подтягивая нить,
откусывая связь,
хочу судьбу переменить,
себя посторонясь.
Хочу зашить овраг небес,
заштопать их носок -
но почему-то в тёмный лес
опять ведёт стежок.
"Какой ты швец!" - смеются чтец
и на дуде игрец,
которым голоса протез
ковал глухой кузнец.
Струится из дыры в носке
кудрявый господин
и пишет ветром на песке:
"Ты - царь Живиодин!"
Легка бикфордова кишка.
Пинкфлойдова стена
в стране дубинки и мешка
не так чтоб и сплошна.
Мой утлый челн среди стремнин
найдёт к руну струю.
Я - бедный царь Живиодин,
и я немножко шью.