— Есть пять минут, потом — сшивать и резать,
Сама же видишь, сколько их лежит.
В кишках у многих с полкило железа,
помедли — и готов перитонит.
— Не задержу, не дура, понимаю, —
брезгливо показала на живот, —
родиться должен... сын фашиста к маю.
Прошу Вас, доктор, сделайте аборт.
— С ума сошла? — нахмурился сердито,
втоптал окурок в землю сапогом. —
Пошел я. Ждут. Дискуссия закрыта.
Родишь — полюбишь. Будет всё путём.
— Послушай, ты! — отчаянно вцепилась
в его халат, измазанный в крови, —
я заплачу тебе за эту милость.
— А ну сейчас же деньги убери!
Ты опоздала, понимаешь? Поздно.
На этом сроке... разве только Бог, —
поежился на воздухе морозном, —
пришла бы раньше, я б тебе помог.
Слез не осталось. Кончились в тот вечер,
когда патруль её остановил.
Платок сорвали... Волосы на плечи,
а после... после... Господи, дай сил
покрепче сжать холодное железо —
ей, проводнице, выдан автомат:
— Управишься?
— Стреляла из обреза.
А дальше бой, огонь, мольбы и мат.
Окопы близко — серые мундиры
видны так четко. Ринулась вперед —
свинец навстречу и покрыли дыры
тяжелый, ненавистный ей живот.
— Спасибо, — прошептала, оседая,
ненужный уронила автомат
и улыбнулась смерти молодая,
невольная, несбывшаяся мать.