Наверное, этой ночью все и должно было исчерпаться. Но вышло иначе.
На самом деле у меня не то, что к лолиткам, вообще к молоденьким никакой тяги нет. То есть на девушек любуюсь часто, скажу больше - считаю, что всего красивее девочки лет 10-11, которые еще и не девушки вовсе. Но это для меня, как картины в галерее. Никакого отношения к моей жизни. А я ж не подросток, чтобы перед полотном испытывать не восторг, а желание. А уж эти молоденькие, с заткнутыми ушами – совсем другой мир.
Предполагать, что это затянется, я не мог. Это уж позже до меня дошло, что со времен взрастившей нас литературы все так изменилось, что подобные затеи куда опасней для меня, чем для нее… А тогда тяготило. На людях стеснялся. При этом – будто волной несло. Словно то самое музейное полотно оказалось возможным, не то, чтобы повесить дома, а хоть тайком поставить в углу. Прочие девушки стали уж не картинки, а репродукции, женщины – будто по ним ластиком прошлись. А Иринка была хороша. Ровный ряд зубов, но не встык, как в рекламах, а немного поврозь, как бусины. И волосы, гладкие, струей – их, кажется, возьмешь, и рукой взвесишь. Девичья грудь – будто совсем не на том месте – прямо под ключицами. А самое оно, ну жжет прямо, когда подбирает волосы вверх (если жарко, или заколкой прихватить), смотреть сзади на эту линию от подбородка до уха.
И имя у нее, будто не нынешнее, а из моих времен…
Нет, летать не летал. Медовый месяц закончился августом, когда она уехала в Гурзуф к подружкиной родне в гости. И был уж готов, что на том и закончится.
Я их провожал. Не люблю стоять в ожидании отхода поезда. Помахал рукой, и ушел с перрона. Но с вокзала никак не мог уйти, бродил, вспоминая свои прежние прощания и проводы.
Вернулась – мы просто набросились друг на друга. Сентябрь в тот год длился, кажется, не больше недели. Но вот похолодало, ее мама покинула дачу, и накрепко обосновалась в городе. Да тут все равно – я каждой встречи ждал, как последней.
Но Ирина проявила характер. Когда она впервые оставила меня ночевать при матери, та не смогла ни воспрепятствовать, ни даже сделать вид, что ничего особенного не происходит. И при первом же случае мне Зинаида Никитична все высказала.
А имя было знакомо еще по прежним временам, когда мы перезванивались, беспокоясь из-за позднего возвращения девочек. И у матери оно было не в лад со временем – впервые услышав, я вообще подумал, что речь идет о чьей-то бабушке, а она-то моих лет.
Ничего нового она мне не сказала. Разве что, будто отодвинула тоненькую занавесочку, которой я прикрывался. Я и сдулся, как шарик. Как-то даже целомудренно сходил с Ириной в кино, проводил до дома, и мы лишь поцеловались на прощание. Никаких моих рассуждений Ира слушать не стала, что меня не утешило, но немного успокоило. Через день я был жестко призван ею домой, и, судя по выражению лица Зинаиды, досталось ей от дочери крепко. А как могут детки задеть, я и сам знал. Неловкость перед нею чувствовал всегда, а посочувствовал впервые.
А как-то оказался в их краях, и зашел, когда Ирина еще не пришла из института. В другой бы раз я побродил в окрестностях в ожидании, но тот день выдался тяжелым, устал. Зинаида встретила довольно приветливо, поила чаем, и я как-то легко поделился с нею своими мыслями. Она, понятно, была воспитана той же литературой, но задумалась. Тяготившая меня напряженность ослабла, что меня очень радовало. Я ей починил какую-то розетку, что она считала делом сложным, и увидел в ее глазах благодарность, а когда она робко напомнила о другой своей домашней проблеме, и выяснилось, что я уже мимоходом ее решил, вскинула ресницами – когда? Тут уж было нечто от наивного восхищения. Это потом уж выяснилось, что она меня считала человеком высокомерным, и до таких мелочей не снисходящим. Хотя я просто от неловкости старался меньше попадаться ей на глаза. Но и я убедился, что она вовсе не та зануда, как я мог подумать.
Произошедшему потеплению я был рад. Неловкости меня сильно напрягают. Теперь, приходя, спрашивал, не сломали ли еще чего, и при случае веселил обеих какими-то историями. Ирина благожелательно отметила наши беседы за чаем, кинув как-то шутливо: - Ну, вы не очень!
Надо сказать, это «не очень» произошло довольно скоро.
В тот раз я пришел поздно. Ирина что-то задерживалась, хотя знала, что я приду. Из-за моей командировки мы не виделись недели полторы. Зинаида меня пригласила поужинать, за едой поговорили, как обычно. Время шло, Ирины все не было. Наконец, появилась, то ли усталая, то ли расстроенная. Есть отказалась. Мне буркнула, что у нее неожиданно начались месячные, и ушла спать. Я некоторое время продолжал сидеть на кухне, раздумывая, остаться или уехать. Чувствуя уже сонливость, чтобы освежиться, решил умыться. То, что произошло в следующие минуты, я много раз вспоминал. Иногда это выглядело, как в замедленной съемке. Иногда вообще покадрово. Открыв дверь ванной, обнаружил там Зинаиду. Но она, вроде уже собиралась выходить, и жестом мне это показала. В узком проходе я решил аккуратно протиснуться, придерживая ее, но она тоже повернулась, и так, что моя рука оказалась направленной к ее груди. Она отшатнулась, и слегка потеряла равновесие. Я попытался поддержать ее. Она схватилась за мои руки, чтобы их оттолкнуть. Мы оказались в самой нелепой и недвусмысленной позе. Все обошлось бы смехом и извинениями, если бы не ее полудвижение – отталкивая мои руки вниз, она их не отводила. Я замер, все еще поддерживая ее. Так и есть, она вновь, сжимая и отталкивая мои руки, вела их от талии к бедрам, не отрывая, странным таким образом гладя себя моими руками. Дальнейшее развивалось стремительно, лишь помню, что задвижку на двери она защелкнула сама.
Потом сразу уехал.
Уж и не знаю, что было на уме Ирины с ее «не очень». Наши с ней разговоры с недавних пор как-то перестали клеиться. Меня она слушала вполуха, не вникая, сама и вовсе ничего не рассказывала, полагая мне это неинтересным. И в другом считаться не думала – волосы свои чудные постригла и покрасила в ярко-рыжий цвет. Одевалась во что-то мальчиковое. Тогда об этом не хотелось думать, но выходило, что оставался у нас лишь узковатый девичий диванчик, на котором я иногда сдерживал ее пылкость, стесняясь Зинаиды.
Я порывался прекратить отношения с Ириной, и выйти из неловкого круга, который меня совсем не забавлял, боясь потерять обеих, и опять остаться в одиночестве. Но тут стала возражать Зинаида: «У девочки несчастная любовь! Нельзя ее огорчать». Я чувствовал, был уверен, что из нелепого положения нужно выходить, но Зинаида держала оборону: «Только не сейчас!». Ситуация иногда впрямую цитировала анекдоты. Я звонил Ирине, та врала мне что-то насчет учебы, и что будет допоздна у подруги делать курсовую. Потом звонок Зины: «Приезжай, она ночевать не придет». Это длилось несколько недель.
Когда понял, что с Зиной мы близки к ссоре, решился было действовать сам. Однажды, предполагая, что Ирина дома одна, набрал телефонный номер, но на последней цифре задумался. Все мои действия в жизни приводят совсем не к тому результату, какого я хочу. Почему? Можно, конечно, ломать голову, но если за столько лет не понял…
Не позвонил, но правоту свою чувствовал. И когда Ирина меня позвала, Зинаидины страдания воспринимал, как справедливое наказание. Был настроен на решительный разговор. Но встретила Иришка так радостно, сказала, что соскучилась, щебетала весь вечер, и была такой прежней, что заготовленные мной, сухие, как макароны, фразы, выдавить из себя не смог. Как будет, думаю, так и будет…
Любовные игры у нас были долгие, в паузе она выскользнула из постели, как это случалось – то ли попить, то ли… Я чуть не задремал, дожидаясь, когда в полутьме появилась сонная Зинаида в ночной рубашке, со словами – Чего ты звал?
Я привлек ее к себе, и беззлобно сказал: - Ну, не дрянная она девчонка? Оказывается, Ирка залезла к матери под одеяло, и сказала ей, уже спавшей, что я срочно ее зову.
На этом наш анекдот и закончился. Лишь однажды, воскресным утром, когда Зинка уже куда-то ушла, а я, позавтракав, читал газету, Ирина подобралась ко мне сзади, и обняла.
- По-моему, тебе хорошо - прошелестела она на ухо, и убежала наводить красоту.
Ее очередная несчастная любовь обернулась делом серьезным. Когда привела жениха знакомиться, нас представила: - Это, говорит, моя мама, а это любимый папочка! И смеется. С тех пор так и зовет. Муж, конечно, знает, что я ей не родной отец. Но и только. Внучка растет, уже четыре с половиной. Хотят мальчика.
Как мы с Зиной моей познакомились, теперь наша маленькая семейная тайна. А до консерватории пока не добрался.