Все как всегда: пилотка, медальон, и крови гул... и птицы в небе смолкли.
Истлела каска, не блестит бинокль: из окуляров выпали осколки...
На блюде утра стыл недавний дождь, как жидкий чай, разбавленный слезами.
Туман с оврагов, как старик седой, то шел, то полз, устал, упал и - замер...
Дежурный ангел вымок на часах, собой тревожа горизонт с изнанки,
а в окуляры юная весна засматривалась шалой девкой... "Танки!"
Неторопливый выводок свиней скользит вдали железными ногами
под небом, чей расплавленный свинец, с востока алый, порван сапогами
того, кто крепко держит цепкий кнут, - хлеща, он отмеряет черный уголь.
Позиции растерзанную тьму штрихует - местом обреченных судеб...
Застигнутый на утренней земле истошным - "Встали! живо! к обороне!" -
солдатский лик острит тревожный мел. В три тыщи клювов харкнула ворона
"харк - хар!" - без перерыва, гулко... Жар, чад, трепет рваной жизни, стали возглас,
страдающей от плазменных ежат - несчетным стадом обоюдоострым,
сметающим поля в один пожар. Сквозь морок неба, словно глаз стеклянный,
моргает обессмысленный оранж и щурится сквозь дым по - обезьяньи...
А позже был незванный сроком год, под выросшим леском спал наблюдатель.
трава овраги скрыла бородой, числом забытым павшего солдата.