в маленьком городе где каждая хата с краю
не любовь бесконечна ряды дощатых заборов
где раз в месяц проходит скорый
и никто его не замечает
где все тебя знают и каждый прохожий знакомый
где крик петуха звучит как песнь Соломона
где все ждут от соседа динь-дона
и поэтому вечно дома
где хранит тебя рухлядь иконки родные стены
с цветочками зла завядшими на обоях
подоконник на нем растенье
солнцем залитое и водою
где женщина лет за сорок с гусиной кожей
вспоминает по праздникам как она с ним летала
и зеркало каждое в чем-то схоже
с одной из картин Шагала
где в субботу скрипач на раскаленной крыше
Мендельсона играет и ест незрелые сливы
где я слава Богу себя не слышу
где себе я кажусь счастливой
***
Оставь его наедине с собой, оставь себя в объятиях квартиры,
где пребывание во скорби мировой становится привычкой мирной,
где меришь расстояние в шагах меж небесами, кухней и диваном,
и, чтоб куда-нибудь себя девать, сама себя ты утром одеваешь
и отправляешь жечь пустой огонь, часами наблюдая за конфоркой,
мелодия становится цветком, а одиночество - условием комфорта.
И погаси в прихожей верхний свет, внутри тебя он сам потом погаснет,
остановись, почувствуй, тебя — нет, и оттого мгновения прекрасны.
Теперь иди и вещи собери, себя ты соберешь чуть позже,
когда в квартире номер двадцать три ты успокоишься и обретешь, быть может,
нехоженную землю под ногой, ты на нее перед полетом встанешь
и упадешь, зароешься в нее, и взрослым человеком станешь.
Конец июля
В июле тебе особенно тяжело:
слова прилипают к памяти, язык к гортани
и разливает в крови тепло
вино прошлогоднее
и солнце, севшее за горами.
В доме давно занавешены зеркала,
но слезится зрачок от прилипшего отраженья
той, кем я столько лет жила
и умирала в твоём
чахоточном воображенье.
И взгляд прилипает, единственное, к звезде,
к звезде, что погасла в какой-нибудь Альфа Центавре,
когда отражался лишь Бог в воде
и только папоротник расцветал
в парке центральном.
И чай наливает невидимая рука:
от дыханья безносой колышутся черные травы;
только смерть выходит за старика
и ночью заводит часы,
сломавшиеся с утра, и
стакан подает с памятью о воде,
ради которого пары доживают до смерти,
зная, что рядом совсем не те,
с кем закроешь глаза и почувствуешь
нестучащее сердце.
И ветер колышет чуть пожелтевший тюль,
и бьется неслышно чашка из перламутра.
Так заканчивается июль,
и стучится в твоё окно
всегда наступавшее утро.