А.К.
на старом снимке
мы желты и некрасивы
четверо в обнимку,
только слезли с сливы
и с добычей к Нинке –
все не из трусливых.
у троих из нас - виды,
у малого Вальки –
торчат кругло плоды
под дырявой майкой,
и все хотим воды:
- Воды нам дай-ка!
ее несет нам Нина
в мятом платье и босая,
жаль, не вся успеет в снимок,
потому-то и кусаем:
я - губу, и сливу - Длинный,
похожий на масаи.
у Сени, брата моего,
полны и рот и кепка.
нас снимает дед Егор:
- Запомните-ка крепко
свой первый урожайный год.
ну, разжмурься, Глебка!
---
каждый с того снимка
нынче здрав и жив.
мы сносим в дом нинкин
тридцатый урожай слив –
аккурат к дедовым поминкам.
квадратное
про вас.
про два огрызка заржавелого листа.
про то, что общий враг
вас как целое не спас,
ржа выжирала сталь
под ваш же храп,
нескладный крамп,
под градный барабан.
про ваши
про пустые коробчонки, короба
в разгромленных шкафах,
сервантах, пропахших
давностью вранья,
дранья и прочей дрянью.
про то, как сорвана строфа
в параграфе начальном.
про вас.
про то, что в бра под чердаком
нет больше света – он угас,
про черноту окон,
ненадобность зеркал
и без картинок рамки,
про то, что, чтобы замерцал,
предают огранке.
про вас.
про то, как градус в доме стынет
и про громадную кровать
со встроенной в матрас
стеной посередине,
про практику карать
и математику рывками
отдавать ждущими руками.
про вам
обязанный своим уродством
и сна не знавший табурет,
про то, как беспощадно остро
брань рушилась
брусчаткой на паркет,
как вместе с душами
везде прорвало краны.
про вас.
про то, как сдались странно, рано,
что из картона – не каркас,
а шаткость, страх,
развал, распад.
про полный кавардак
в двух головах
и разность правд.
про то,
как клетчатый пиджак и кардиган
расходятся сначала
по прямым углам, потом –
на все четыре стороны,
как делят чемодан
и квадратуру поровну,
как вроде было и – пропало.
про тех,
про равнодушных два квадрата
из пункта а
до пункта невозврата.
про вас, про нас,
про всех,
кто кругом был когда-то.
ловцы неправд
Север, ночь глубоко-синя, дремлют земли селенья,
покрывало в звёздочку над краем белохвостых оленей,
дикого риса и мифов. Мудрый оджибве гнёт прут
прадавней ивы, танцующей на ветру,
обматывает жилой туго, вдевает суровую нить
и тянет её по кругу. В ходу перья птицы улит,
бусины сухой древесины. Индеец плетёт амулет
младшему сыну (Мижакваду и зимы нет),
пусть спится мирно – он допустит добрые сны, ловя злые,
и те на заре сгинут. Петля за петлёй частят узлы,
сужается и плотнеет круг, ловчие сети на манер паучий
выходят из-под умелых рук. Этому здесь учат.
Я проснулся в жару весь:
если б можно ивовый прут
вот так же в ловца неправд,
развесил бы их сорок шесть
по обе стороны от Днепра.
Но этому мастерству не учат, им живут.