Она была странной какой-то, будто из книжек Кинга. По вечерам к ней приходил такой же чудной фламинго. Она привыкла к их болтовне ни о чем. А он клал голову на её худое плечо, от удовольствия закатывая глаза, пытался что-то ласковое сказать. Но получалось обычное курлы-мурлы, от которого плавился потолок и плыл. И она гнала фламинго прочь. Короче, пинком желала ему спокойной ночи. Потом расчесывала непокорные волосы, садилась в метро и мчалась к Южному Полюсу. К своему возлюбленному пингвину, который был белым и черным наполовину. Клала голову на его птичье плечо, замирала, хотела чего-то еще. А пингвин улыбался во весь треугольный клюв. Говорил, мол, напрасно, давно другую люблю. И дарил ей невиданной красоты жетон, шел с ней к метро, заводил в голубой вагон... А дома ей снился фламинго, розовый, как заря. Она во сне уже понимала, что ждет его зря. И утром принималась за спасительную работу. Шила крылья из старой фаты и еще чего-то из прошлой жизни: обрывков чужих стихов, детских утренников и просто забытых слов. А за окном, невдалеке, на ветке раскидистого ореха сидел фламинго, смотрел на ту, к которой уже не придет, и давился от смеха...