Почти по Моуди
Мозг услужливо подсунул мне картинку-воспоминание, как это было (а может, он это просто придумал, заполнив пустоту).
...Я шел по солнечной зимней лесной дороге. Бодро похрустывал снег под ногами. Настроение тоже было солнечное и хрусткое.
Внезапно свет погас и я оказался в темноте, кажется, в каком-то помещении, стены которого были покрыты мерзкой слизью. Эта же слизь была и под ногами, отвратительно чавкала и чмокала. А запах! По сравнению с ним запах общественного туалета напоминал аромат цветущего сада.
Я продолжал идти вперед, ведь что-то надо делать! Вспомнилось почему-то, что, «по закону жанра», должен быть тоннель и в конце него — свет. (Это мне уже много позже казалось, что я вспоминал, а тогда просто тупо шел.)
Наконец под ногами перестало чавкать, а впереди послышались невнятные голоса. Я не ускорил шага — кто его знает, что там? Возникло ощущение, что подобрался к выходу, я понял вдруг, что вышел-вынырнул из мерзкого одиночества — рядом оказались люди, с которыми давно попрощался.
Ближе прочих стояли мой папа и тесть, такие же, какими были прежде, правда, папа чуток моложе и полнее, чем был, когда умирал, да и тесть — как будто с фотографий прошлых лет, когда работал еще на Уралмаше и жил в Индии. За ними стояли тесной толпой мои коллеги и ушедшие друзья.
Подошел папа и сказал:
— Ну, ты что застрял, пошли на трамвай! Домой поедем.
— А куда — домой? — недоуменно спросил я.
— Ты что? На Усиевича. Где наш дом-то еще?
— Так у нас трамваев-то нет! — Я точно знал, что в Тюмени их никогда не было.
— Ну, это когда было? А теперь у нас все есть! — бодро заявил папа.
— А тесть как же? — все никак не мог «въехать» я.
— Он позже подъедет — дорогу-то знает! — с хитринкой улыбнулся отец.
Подошел, звеня и постукивая, трамвай производства «Техмаш». Мы с отцом удобно устроились в пустом салоне. Водитель объявил:
— Следующая остановка — «Усиевича, дом № 5».
Я спросил у папы:
— А на какой остановке мы сели?
— Просто «Исходная», — так же просто ответил он.
Вот и «Усиевича». Остановка на углу с улицей Пароходской. Я искал глазами канаву вокруг дома, выкопанную в 2013 году, но почему-то не находил. Спрашивать о ней у папы не было смысла — он про нее знать не мог, ведь его не было в этом мире уже 19 лет.
Тут пришло осознание, что все ЗДЕСЬ выглядит так, как когда-то давно, еще при его жизни…
Начинаю кое-что понимать, уточняя детали у отца: оказывается, огромный мир состоит из бесконечного количества параллельных миров (как книга), и когда мы умираем, то просто переходим на свою отдельную, личную страничку, содержание и вид которой застывает в момент нашей смерти.
Дальше все события на ней развиваются так, как будто мы все еще живы, но уже с того момента, как умерли. То есть момент смерти ТАМ становится началом жизни ЗДЕСЬ; отсутствие же рядом людей, которые пока остаются живыми ТАМ, мы воспринимаем как их продолжительный отъезд и ждем с ними встречи. Впрочем, тех, кого очень хотим видеть, в ком нуждаемся, воспринимаем как присутствующих рядом, но в виде теней.
Вместе с папой заходим в родной двор, а там — весна (папа умер 28 марта). Дома никого.
Я спрашиваю:
— А где мама?
Отец, раздеваясь у порога, буркнул:
— Да опять укатила в свою Одессу! Не сидится ей дома. И что таскаться? Ну да скоро уже приедет. — И продолжил, без всякой связи с предыдущим: — А мы с комбинатскими ребятами на выходные в область выезжаем, церковь строим, уже заканчиваем. Такая красота получается! Давай с нами?!
Я с какой-то непривычной настороженностью обхожу дом, комната за комнатой. Все здесь как при папе: угол дома в дальней маленькой комнате не опустился и потеков от протечек на потолке нет (дом с одного угла перекосило несколько лет назад, а крыша потекла как раз в те дни, когда папа умирал).
Говорю отцу:
— Пойду прокачусь по Тюмени.
Он уже хлопочет на кухне, слышу оттуда:
— Только недолго. Есть будем. Я пока суп сварю.
— Может, в магазин сбегать? — предлагаю я и понимаю, что ищу повод вырваться на улицу, не обидев отца.
— Не надо! Продуктов полный холодильник.
Не надо так не надо, а не уйти сейчас из дому не могу — и я спешно набрасываю куртку, одновременно напяливаю ботинки, стаптывая запятники. Впрочем, одной ногой за порогом, я жадно ловлю каждое папино слово-напутствие — он объясняет мне, что отправиться по страницам можно только в сопровождении лиц, на ней проживающих, со станции «Исходная».
Станция эта представляет собой настоящий транспортный узел для трамваев, поездов (иногда появляются даже конки, кареты и дилижансы). Здесь же и место встреч со всеми, кто уже ЗДЕСЬ. Ну что же, буду ждать новых встреч.
Очень все это интересно — сам себе не верю, но я тоже умер! Вот так штука — получается, что не надо смерти бояться! Оказывается, люди боятся не смерти, а мук перед нею, а тут щелк — и все. Ну, посмотрю, как там дальше?..
Подошел трамвай. Интересно, а вагоновожатый при жизни тоже трамваи водил? И спросить неудобно. Да и вид у него еще тот — не располагает к расспросам!
А вот и конечная, она же «Исходная». Издалека вижу людей, толпящихся у диспетчерского пункта. Как много знакомых лиц! И впереди всех — мой тесть, погибший в автомобильной катастрофе в 2002 году.
— О, привет! Ну что — к нам рванем? Теща-то ждет поди уже! Как чувствовала, что сегодня заглянешь, — блинов напекла.
Я оживился:
— Поехали! Может, взять чего? — жестом намекая, о чем это я.
— Дома все есть, да и не кончается теперь никогда, правда, Катеринка ворчит!.. Наш трамвай! Видимо, добавочные пускают, никогда дольше минуты не стою.
Едем на Уральских рабочих, 8, где родители жили до смерти. Все, как и было тогда. Встречает теща, вижу — рада, улыбается:
— Ты один, без Иринки?
— Позже зайдет, — скупо ответил я.
Теща засуетилась, спешно накрывая на стол, — здесь все мое любимое, и даже маринованные опята под водочку. После первых тостов я спросил у хозяйки:
— Как здоровье?
— А после того приступа (это когда она умерла) больше сердце не беспокоило, все восстановилось! Стимулятор убрали: сказали — не нужен, — рассказывала она с удовольствием.
Мы сидели и неспешно разговаривали, а я понимал, что соскучился и все мне о них интересно — и то, что тесть продолжает работать на Уралмашзаводе и ходит на работу ежедневно, правда, пользуясь послаблениями вроде отгулов в любое время; и то, что он окончательно достроил дом в деревне, провел тепло и канализацию, и летом живет в нем в окружении многочисленных правнуков, лишь на выходные приезжая в город; и то, что с продуктами ЗДЕСЬ проблем нет и холодильник всегда полон, а в магазин ходят, только если деликатесов захочется.
В ходу ЗДЕСЬ советские деньги. Пенсия, которую приносят домой, — около десяти тысяч рублей, да и зарплата не меньше, квитанции за коммуналку приходят по почте, платят в сберкассе, никаких счетчиков на тепло и воду нет — за все удовольствия выходит около трех тысяч. Да и вообще жизнь ЗДЕСЬ проще и легче!
Пока сидели, расспросил — где, кто, что, как? Шурин Юрка живет в деревне, вышел на пенсию, не пьет, на радость родителям, следит за домом в их отсутствие, но скотину не держит, только собаку.
Вот такие у них дела...
Да! С удивлением узнал, что преступности ЗДЕСЬ нет, — оказывается, преступники попадают на свои странички, где их жизнь продолжается в тех условиях, которые они создавали для окружающих при жизни ТАМ.
Дело обстоит так: если ты всю жизнь ТАМ только и делал, что приносило вред и боль окружающим, то в этот же сценарий ты сам попадаешь ЗДЕСЬ, и окружать тебя будут боль, грязь, мучения — то есть твой персональный ад.
Если ты ТАМ жил в добре и любви, то и ЗДЕСЬ тебя будут окружать любовь и доброта — твой персональный рай. А рядом с тобой будут люди, которых ты любил, — они окончательно придут к тебе со временем, но пока они только тени.
Еще один плюс — практически нет болезней. Теща без кардиостимулятора, тесть без цистостомы. Да что там — никто не умирает! Просто есть остановка «Конечная». Оттуда люди уже не возвращаются, туда уезжают те, кто совсем устал от жизни. И это не эвтаназия! Просто когда человек понимает, что его существование и ЗДЕСЬ зашло в тупик и лишено смысла, он уезжает на «Конечную», а там...
Полной информацией я пока не владел — что там, на «Конечной», происходит — то ли «стирают», то ли «страницу вырывают»? Не знаю, когда попаду на эту станцию, узнаю, но уже, видимо, не напишу!
А пока мне нужно было исследовать свою страницу, и для этого — вперед, на «Исходную»!
Станция эта вроде места сбора тех, кто ушел из жизни и определяется, куда идти дальше, хотя путь уже проложен и предопределен — на свою страницу, в свой сценарий. Это примерно как сборный пункт в армии, куда все рано или поздно приходят «со своих страниц» (кстати, все эти наши полтергейсты, призраки и прочее — это просто попытки некоторых неупокоенных или преступников прорваться на чужую страницу. Увы, туда можно попасть лишь в сопровождении ее (страницы) хозяина!)
Я распрощался с тещей и тестем, пообещал, что непременно приеду позже, и вышел из квартиры. В подъезде почему-то ощутимо пахло сырой штукатуркой (этот запах любит моя Иришка), хотя следов ремонта не было.
Спустился на лифте вниз, хлопнула дверь, выпустив меня на улицу.
Трамвай тот же, и вагоновожатый тот же — неприятный (один он тут, что ли?)
Виды за окном знакомые — Уралмаш, и где там та Тюмень? Потом съезжу — впереди вечность.
Вот и остановка — вновь «Исходная», и кого я вижу первым? Да это же Серега! Он погиб в 1989-м в автомобильной катастрофе, когда возвращался с зимней рыбалки.
— Привет, дружище!
— О здорово! Ну что, люля-кебаб — я выпью рюмочку? Погнали, а то водка стынет!
Спрашиваю:
— Как ты здесь?
— Все расскажу позже! — А сам так знакомо пританцовывает в нетерпении.
Я снова в трамвае, но уже с Серегой, в Тюмени. Остановка «Одесская», идем к дому, где он жил с родителями. По дороге явно соскучившийся Серега рассказал мне, что на рыбалку ЗДЕСЬ не ездит, но на охоту с Мишкой (это брат его старший) выезжают. И с таким азартом он про эту охоту рассказывал, так горели его глаза, что я понял: эта страсть у него НАВСЕГДА.
Выпили по паре стопок, поговорили «за жизнь», а я все ловил себя на мысли, что мне приходится контролировать себя, чтобы не болтнуть лишнего — типа «когда на кладбище у папы бываю, всегда к тебе захожу и сигарету кладу. Впрочем, в последний год перестал, потому как сам бросил!»
Договорились, что теперь будем встречаться чаще, тепло попрощались, и я снова направился к привычному уже трамваю. Даже жаль, что ждать не надо, — хорошо бы постоять, мысли в порядок привести...
Ехал и раздумывал: получается в принципе неплохо: как жил ТАМ, так и продолжаю жить ЗДЕСЬ, все происходит в ЭТОЙ жизни так, как и говорилось в разных религиях о загробной жизни. Правда, нет конкретного места, где тебя варят в смоле, и прочие жути. Но если подумать, то свой персональный ад похуже будет.
Впрочем, и рай у каждого свой: бесконечно вкушать амброзию и нюхать цветочки, например, — это не по мне. Или лежать на диване, сидеть у компьютера и играть в игрушки или ползать по сайтам? Кому-то это нравится, а значит, так и будет. Но что-то мне подсказывает, что именно эти люди быстрее всех уезжают на станцию «Конечная».
И тут я подумал, что есть все-таки начало всех начал, есть Бог — тот, кто все ЭТО создал, кто помогает «страницами» распоряжаться, кто за потребностями следит и удовлетворяет их...
Приехал домой, а папа куда-то ушел — он и ЗДЕСЬ не может без работы. Я поживу и тоже буду искать что-нибудь по душе! Впереди — бесконечность!
Дома сидеть в одиночестве не хотелось, я и не заметил, как оказался снова на остановке «Исходная».
Внезапно мне что-то ЗАХОТЕЛОСЬ ВЕРНУТЬСЯ...
Интересно, я этого сам хочу или коллеги реаниматологи стараются?
Что ж, сопротивляться не буду, тем более что теперь я точно знаю, что жизнь со смертью не заканчивается, просто есть промежуточные этапы.
На одном из них я и побывал.
Молодцы реаниматологи — пора оживать! Что ждет меня ТАМ?
Как мне потом рассказали, в состоянии клинической смерти я был не больше минуты, а так много повидал и узнал!
Теперь остается жить и в какой-то момент дождаться своего часа. А там — снова жить, до бесконечности или пока не надоест!