Суха, как стернь, её простая жизнь -
прополка поутру, а в полдень - мужу щи.
К вечерней дойке надо б поспевать,
да смежила глаза, не довязав носок.
Казалось, будто смежила едва,
как сразу подхватил её всё тот же сон:
от ветра искры сыплются из глаз,
как купол юбка, рот от страха бел и нем.
Зазывная под ней - речная гладь.
Да руки - будто крылья неумелые.
И чайкою ныряет в глубину.
Потом - под облака, где синий стужи нимб.
Бояться стала отходить ко сну.
Всё прятала свои глаза от мужниных.
Ходила в церковь, ставила свечу.
О милости молила сына божьего.
Надеялась - авось не полечу.
Но чуяла подвох. Да всею кожею.
Просила крылья одолжить опять.
У всех летящих. Не было ответа,
и
забыв, что в печке щи давно кипят,
сбежала пополудни. Глядь - ан нет её...
Лугами ли, полями в зеленях
взбежала на высокий по-над речкой мыс.
Всю жизнь вложив в полёт, и жизнь кляня,
таки расправив крылья полетела вниз...