Услужливо подставлено плечо, стул и ногой на скатерть,
Со стуком туфельки спадают с ног на деревянный пол,
Рукою задирает медленно подол Танюша платья.
Все прекращают тут же пить. Глядят, и сразу шум умолк.
Еврей Иосиф жалостливо забирает душу скрипкой,
Вульгарная помада, глаз сурьма запоев и блуда,
Хриплый голос испитой. И плавно , будто ниоткуда,
Божественно в живот перетекает бёдер красота.
Все ахнули и не отводят глаз от Таниного чуда,
Заезжий иностранец снимет Белоножку со стола,
И в комнаты с собой потянет, уронивши блюдо,
И, пальцы подбирая, девушка босой за ним пошла.
Лицо над раковиной, умывает и смывает краску,
И полотенцем убирает след позорный ремесла,
И поражённо замирает, и стоит, не веря в сказку-
Нет жалкого создания, Венера на кровати прилегла!
Целует с пальчиков, в глаза не глядя, выше, выше
Безумно смотрит, пистолет рукой сжимая у виска,
Мозг брызнет в стену? Не сегодня. Скрипка тише, тише.
А завтра или через год? Я не могу сказать пока.