И ты глядишь как юноша устало
на жизнь свою, холодную от зла.
Снимает влажно пенку "Джетро Талла"
с поверхности виниловой игла.
Умри, замри, воскресни. Воскресая,
нарвись на флейту. Плачет лепрекон,
пока июль лавандою кромсают
со всех сторон.
И зажимая, нет, не ножевое,
а флейтово ранение в груди,
изгойскими глазами на живое
в последний раз со смыслом погляди.
Взгляни, покуда заливает красным
твою к груди прижатую ладонь,
каким был безобидным и прекрасным -
лавандовый нежгущийся огонь.
А впереди - сплошной туман клубится.
Обувка увязает в потрохах
тумана - в желтизне самоубийцы -
в подсолнухах, верленовских стихах.
Всё это окружает как нирвана
луны перепелиное яйцо.
Но страшное выходит из тумана.
И страшное у страшного лицо.